Наука побеждать. Авантюра
Шрифт:
Я для пробы пару раз махнул своим палашом - клинок скрежетнул по стенкам коридора, однако драться вполне можно. Решившись, я шагнул навстречу Булатникову и сделал выпад. Булатников отбил. Ещё выпад. Снова отбит. Подпоручик не двинулся с места. И тогда я рванул ему навстречу, обрушив град ударов. Хотя с градом это я погорячился. Если первый прошёл ещё более-менее удачно, то второй... Клинок снова заскрежетал по металлу переборки - и почти на полдюйма вошёл в дерево, из которого была сделана стенка коридора. Булатников ткнул меня концом клинка в горло.
– И всё, - сказал он.
– А теперь возьми тесак.
Я вложил палаш
– Смотри теперь, - продолжил обучение Булатников.
– Здесь лучше всего держать оборону.
– Он распахнул дверь и стукнул носком сапога по высоком порогу.
– Порожек закроет человека, стоящего на колене, хоть и невеликая, но защита. На петлях можно удобно устроить ствол мушкета, хорошо повышает точность стрельбы. Они специально сконструированы с этой целью.
– Так значит, вот почему во всех коридорах столько дверей, - понял я.
– Прорываться через них очень тяжело.
– Именно поэтому, Серж, - сказал мне Булатников.
– Штурмует дирижабли воздушная пехота, вроде нас или британских "Форлорн Хоупс", а обороняет линейная пехота. Мы прорываемся, а они дают по нам залп за залпом, остаётся только прятаться за переборками или падать лицом в палубу. Хотя те же немцы штурмуют отрядами обычной пехоты, устраивая длительные перестрелки за каждый коридор, но это - глупо. Бездумная трата пороха и свинца.
– Значит, лучше кровь лить в штурмах?
– спросил я.
– Отнюдь, - покачал головой Булатников, - просто они стачала, расстреливают весь запах патронов, а уж после - идут в рукопашную и льют кровь. Со штыками и мушкетами, вместо тесаков. Глупо.
Я потёр пальцем переносицу. Нда, выходит, кругом он прав.
А эскадра наша, меж тем, соединилась с флотом адмирала Вильнёва, запертым в Кадисе, стремившимся прорвать британскую блокаду. Решив с помощью дирижаблей добиться относительного превосходства в воздухе и тем самым исправить крайне тяжёлое положение Вильнёва, наше совместное командование отправило эскадру Гершеля ему на помощь. Даже я понимал, что это не самое лучшее решение - Вильнёв обречён. О том же говорили в кают-компании "Гангута", куда я также не забывал наведываться.
– Флот Нельсона многочисленнее, - говорил лейтенант со смешной фамилией Шубик.
– Пускай, как вы говорите, капитан-лейтенант, линкоров больше у Вильнёва, но не одни линейные решают на поле боя. К тому же, не стоит забывать об орудиях, а тут преимущество полностью на стороне британцев.
– Возможно, - соглашался с ним штабс-капитан Антоненко, - но не в пушках или кораблях главное преимущество британцев.
– В чём же оно?
– поинтересовался у него лейтенант Шубик.
– А, догадался, - тут же перебил он, сгорая от нетерпения блеснуть знаниями, - вы имеете в виду дредноуты и паровые орудия.
– Отнюдь, - усмехнулся Антоненко.
– Никакие пушки-корабли не превзойдут по значимости одного.
– Чего же?!
– воскликнул Шубик, уязвлённый тем, что его "гениальная" догадка оказалась неверной.
– Британского командующего, - ответил я вместо Антоненко.
– Адмирал
В кают-компании после моих слов надолго повисла тягостная тишина.
В Кадисе мы даже не поставили дирижабли к мачтам, а тут же вместе с флотом выдвинулись навстречу Нельсону, прорывать блокаду. На дирижаблях все готовились к грядущей битве, а потому передвигались исключительно бегом, а в коридорах не смолкали отзвуки команд, передаваемых по медным трубам, которыми был пронизан весь "Гангут" сверху донизу.
Нас вежливо, но настоятельно попросили не покидать кают и кубриков, дабы не мешать команде. За день до битвы, когда флот Нельсона уже показался на горизонте, однако близился вечер, и начинать сражение было глупо, нас провели на стрелковую палубу. Она была просто огромна. На ней вполне мог разместиться не то что батальон, но и весь наш Полоцкий пехотный полк, если немного потесниться. Матросы под руководством кондукторов сняли панели с борта, и у меня перехватило дух.
Находясь внутри дирижабля, не слишком понимаешь, что летишь по небу, а сейчас у меня словно глаза открылись. Впереди, насколько хватало взгляда, простиралось бескрайнее пространство осеннего неба. По нему медленно ползли облака, многие выше нас, иные на одном с "Гангутом" уровне или, что самое удивительное, ниже него. О чёрт, да такого и с самой высокой колокольни, на какую я в детстве забирался, не увидишь!
Мы стояли, переводя дыхание, под хитроватыми взглядами матросов и кондукторов, в которых легко читалось превосходство опытных аэронавтов над "наземниками". Солдаты крестились, даже молились втихомолку, офицеры и унтера не спешили наводить порядок, ведь и беспорядка особого не было, да и самим командирам нужно было время, чтобы прийти в себя.
– Попрошу подойти ближе к краю, - сказал капитан-лейтенант, проводивший эту своеобразную экскурсию.
Матросы, тем временем, уложили снятые секции вдоль борта, и отошли, давая нам место. Никто не спешил подойти к краю, не смотря на то, что от него нас отгораживала оставшаяся часть борта, высотой примерно по грудь человеку.
– Батальон!
– воскликнул майор Губанов, вскидывая над головой шпагу.
– За мной! Шагом! Ать! Два!
И муштра сделала своё. Батальон, как один человек, сделал шаг вслед за командиром. Затем ещё один. И ещё. И вот уже первая шеренга стоит вплотную к борту.
– Вы можете видеть, - сообщил нам капитан-лейтенант, - выемки под мушкеты.
– Какой смысл обстреливать друг друга?
– спросил штабс-капитан Антоненко.
– С расстояния до ста пятидесяти футов стрелять смысла нет, в человека не попасть. А уж когда он укрыт бортом корабля почти весь, бить нужно практически в упор, и всё равно шансов попасть почти нет.
– Именно, - согласился капитан-лейтенант.
– Обстрел с больших расстояний ведут стрелки из экипажа нашего дирижабля, а задача линейной пехоты, в вашем лице, противостоять абордажу и поддерживать нашу ландунгс-команду.
Надо же, вспомнили о команде подпоручика Булатникова! А в кают-компании о них что-то ни слова не сказали.
– Выходит, и этот борт убирается, - сказал с нотками истерики какой-то совсем молодой прапорщик из 3-ей роты.
– Да, - не стал отрицать капитан-лейтенант, - но сейчас он закреплён на совесть. Сам по себе не откинется.