Навь и Явь
Шрифт:
– Ну так вот, она-то своим камнем зрение всем навиям и поправила, – пояснила Лесияра, бережно расчёсывая прядь за прядью. – Она этот камушек сердцем своей матери зовёт. Забавно вышло: кроме дневного зрения, он нашим гостям открыл и способность перемещаться, как дочери Лалады.
– Сердце, ты сказала? – Голос Жданы понизился до печального шёпота, руки соскользнули на колени. – Сердце её матери?
– Ну да… Что ты, лада? – Лесияра насторожилась: ей померещились алмазные искорки-слезинки в янтарной глубине глаз супруги.
Последовала пара глубоких вдохов, от которых плечи Жданы приподнимались и опускались. Вскинув подбородок, жена улыбнулась Лесияре в зеркале дрожащими губами, не скрывая
– Государыня, а ты пожелала спокойной ночи Любиме? – вдруг спросила она.
– Нет, вроде, – нахмурилась княгиня, пытаясь припомнить. – Совсем закрутилась, денёк тот ещё был…
«И вечерняя прогулка по саду – ещё та», – добавила она про себя.
– Ну, так ступай, поцелуй её и расскажи сказку, как она любит. – Палец Жданы игриво и нежно скользнул по подбородку и губам Лесияры, нажал на кончик носа. – А то дуться будет.
Княгиня озадаченно направилась в комнату к младшей дочке. Та уже лежала в постели, укрытая одеялом, а телохранительница Ясна сидела рядом, ласково склонившись над нею и вполголоса рассказывая сказку:
– Жила-была одна непослушная девочка. Всё время баловалась и дралась с братцами, убегала от нянюшек и огорчала свою матушку. Прилетела злая кудесница по имени Коловратиха, дунула на девочку, и та превратилась в яблоньку. Стояла она теперь день-деньской, плакала да листвой вздыхала, и никто не знал, как её расколдовать. Как-то раз проходила мимо одна женщина-кошка. Услышала она в шелесте листвы голос девочки, и захотелось ей нашей яблоньке помочь.
– Женщину-кошку звали Ясна, да? – лукаво прищурившись и склонив голову набок, спросила княжна.
– Ну… Пусть будет Ясна, неважно, – ответила дружинница. – Отправилась она за тридевять земель, чтобы спросить у мудрой ведуньи бабы Яги Ягишны, как девочку-яблоньку расколдовать. А та ей говорит: «Сперва мне службу сослужи. Ступай на море, попроси у морского владыки сундучок заветный с яблочком молодильным. Хочу, – говорит она, – опять юной да красивой стать. Может, у меня с морским-то владыкой чего и получится».
– Чего у них получится? – блестя смешливыми искорками в глазах, хихикнула девочка.
– Ну, вестимо, чего, – буркнула Ясна. – Замуж она за него хотела. Жених-то он завидный! Ну, добралась Ясна до моря, покликала владыку, а он – тут как тут. Усы – как у сома, сам – круглый, как лягушка надутая, на морском коне верхом сидит, морской змеёй вместо плётки его хлещет. «Чего, – гремит он, – тебе надобно? Почто меня тревожишь?» «Здрав будь, владыка глубин морских! Дай мне сундучок заветный с молодильным яблочком, – отвечает женщина-кошка. – Яга Ягишна меня к тебе за ним послала». «Дам я тебе сей сундучок, ежели мне службу сослужишь, – говорит владыка. – Есть у меня братец, Змей Змеевич, хозяин озёрный. У него в саду растёт ягода-калина стройнящая. Я-то, вишь, пузат больно, оттого девушкам и не нравлюсь. Хочу к одной красавице посвататься, да не знаю, пойдёт ли она за меня, этакого пузыря». Делать нечего, отправилась наша Ясна к Змею Змеевичу. А тот на острове посреди озера лежит, вздыхает – хворый совсем, грустный. «Здрав будь, Змей Змеевич, – кланяется ему женщина-кошка. – Меня к тебе братец твой, владыка морской, послал за ягодой-калиной стройнящей. Похудеть хочет». «Ох, – вздыхает Змей. – Беда мне, злая беда… Обедал я намедни, рыбу-ерша проглотил. А он колючий, вот в брюхе и застрял у меня. И ни туда, ни сюда. Страдаю! Полезай ко мне в живот, достань оттуда ершишку негодного, и тогда я тебе всё, что хошь, дам». Полезла Ясна к Змею в живот, а там темень такая – хоть глаз выколи. Но нашла ерша, колючками своими воткнувшегося, вылезла с ним да в озеро его отпустила. Полегчало Змею, обрадовался он и ягод стройнящих ей дал. Ясна – к владыке морскому. Обменяла ягоды на сундучок и – к Яге Ягишне. «Как, – спрашивает она, – девочку расколдовать?» А та ей в ответ: «Да легче лёгкого. Дождись часа, когда солнце с месяцем в небе встретятся, и поцелуй яблоньку. Она снова человеком и станет». Пригорюнилась Ясна. Разве такое бывает, чтобы солнце с месяцем в небе встречались? Сидит
– Я знаю, чем сказка кончилась, – с искрящимися, широко распахнутыми глазами перебила Любима, обнимая телохранительницу за шею и почти касаясь носиком её носа, а Ясна бережно прижала её к себе руками в кожаных наручах с воинственно блестящими заклёпками. – Яга Ягишна съела яблочко, но оно почему-то не сработало – так и осталась она старой да страшной. Съел ягоду-калину владыка морской – и не похудел ни на сколечко! Опечалились оба, сидят, горюют. А потом владыка рукой махнул: «А пойду-ка, посватаюсь к своей красавице… Авось и так полюбит меня!» И пошёл… к Ягишне! А та обрадовалась, не знает, куда дорогого гостя усадить, чем потчевать. А он ей: «Так и так, мол, Яга свет Ягишна, люба ты мне пуще всех на свете! Ступай замуж за меня». Баба Ягишна чуть в обморок не упала. Тут владыка её и поцеловал. До уст… кхм… медовых не дотянулся только: нос у «красавицы» больно длинный был, с бородавкой размером с орех. Ну, и так сошло. А от поцелуя этого баба Ягишна девушкой пригожей обернулась, а сам владыка сдулся, похудел, ни дать ни взять – удалой добрый молодец, ус лихой кольцом вьётся! Ну, как водится, честным пирком да и за свадебку. Вот что любовь-то делает! А девочка выросла, в возраст брачный вошла и стала женой Ясны. Тут и сказке конец.
– Спи давай, яблонька, – шепнула Ясна, улыбаясь с тёплыми лучиками-морщинками у глаз.
– Усну, ежели ты меня в веточки поцелуешь, – заявила княжна игриво.
– Кхм, – кашлянула Лесияра, за кулаком пряча улыбку. – Так, сказочницы мои… Спать, быстро!
Ясна смущённо вскочила, вытянулась перед государыней, доложила:
– Княжна Любима отужинала, умылась, в постель уложена. Сказка рассказана.
– Да я уж слышала, – усмехнулась княгиня. И добавила, вздохнув: – Всё-то ты сделала, Ясна… Этак и я скоро не нужна стану.
– Нужна! – воскликнула Любима, протягивая к родительнице руки. – Нужна, государыня матушка!
Сердце Лесияры увязло в тёплой бездне при виде этих тревожно-ласковых, вопросительных глаз и раскрытых объятий. Прижав дочку к себе, она чмокнула её в макушку:
– Ты – моё счастье маленькое. – И осведомилась у нянек: – Как себя вела сегодня княжна? Баловалась?
– С утра-то всё чин чином было, государыня, – отвечали няньки. – Сперва уроки повторяла, потом завтракала. Потом училась опять. Перед обедом с мальчиками старшими в догонялки играла, с перил во дворце каталась – упала, коленку ушибла. А после обеда снова учёбой занималась, потом в саду гуляла. С братцами на мостике через пруд сцепилась – ну, и упали все в воду, искупались.
Любима во время этого доклада сидела притихшая, с виноватой мордашкой, опасливо вжав голову в плечи.
– Мда, набедокурила ты сегодня знатно, радость моя, – покачала головой Лесияра. – Коленку покажи… Болит?
Откинув одеяло, она осмотрела дочкино колено, ощупала, поцеловала.
– Уже нет, государыня матушка, – ответила Любима, ластясь котёнком.
– Кто из вас с перил кататься придумал? – строго хмуря брови, спросила княгиня.
– Я, – честно созналась девочка. – Знаешь, как весело было? Ух!
– Да уж вижу, что «ух», – хмыкнула Лесияра. – Только больше никаких катаний, поняла? Ты легко отделалась, а могло и хуже быть.
Покачивая дочку в объятиях, княгиня тихонько мурлыкала, пока та не уснула. Уложив княжну и заботливо подоткнув одеяло со всех сторон, Лесияра с грустноватым пушистым комочком нежности у сердца любовалась сладко посапывающей девочкой, потом поцеловала её в волосы над лбом и вышла.