Наваждение. Спасти дочь друга

Крынская Юлия

– Не рано вы отдаёте дочь, Регина Матвеевна? – старпёр говорит, чётко разделяя слова и расставляя акценты. Голос у него приятный, но это ничего не значит. Для меня он вонючий трухлявый пень.

– Для вас просто, Регина, – стелется перед ним мать.

Господи, пусть он в неё влюбится! Она ему быстро путёвку в страну вечной охоты оформит.

– С чего бы вдруг просто Регина?

М-да, похоже, это и правда охотник за сладеньким. Судя по молчанию мамы, она хватает воздух ртом. Есть у неё такая привычка, когда негодование

накатывает.

– Я вам задал вопрос, – мужик-то походу привык повелевать и властвовать.

– Девочка тяжело переживает потерю отца и завалила экзамены в институт. Как бы не свернула на кривую дорожку, – мать сыплет аргументами как горохом. Эта речь у неё отработана на подругах. – Так лучше пусть её возьмёт под своё крыло опытный и состоятельный мужчина. Мира не привыкла жить в нищете… Никиточка Петрович.

– Вы не похожи на нищенку, – вставляет ремарку собеседник.

– Спасибо за комплимент… – сюсюкает мама.

– Это не комплимент.

– Простите, – мать смолкает в растерянности.

– Я правильно понимаю, что вы не настаиваете на свадьбе? – да он просто мистер Сарказм.

– Лучше бы расписаться, конечно, но можно договориться… Вы, Никиточка Петрович, только поймите меня правильно.

– Чёрт побери, вы говорите точно сутенёрша!

Слышится скрип дивана и цокот маминых каблуков:

– Я не позволю меня оскорблять в собственном доме!

– Позволите! Ещё как позволите. Да, я готов жениться на вашей дочери и дать вам за неё хорошие отступные.

– Вот это другой разговор. – Мамин голос дрожит, и диван снова скрипит под её худым задом.

– Это пока, действительно, просто разговор. Товар где? Как там говорится про купца?

Но маме не до народного фольклора.

– Мира! Доченька! – хрипит она. Видно, от слова «отступные» у неё спазм в глотке.

Так противно, что будь в комнате кровать, я бы забилась под неё. Под матрасом прятаться нелепо. Если только я не собираюсь разыграть из себя дурную. А может, и правда устроить представление? Вскакиваю с колен и бросаюсь к напольной вешалке. Чтобы такое напялить на себя? Идея! Рядом с вешалкой пристроилась коробка с моими театральными костюмами. Остались от школьных спектаклей.

С трудом нащупав на спине молнию невидимку, расстёгиваю платье и натягиваю на себя мешковину с заплатами, отороченную по краю горловины рыжим мехом. Водружаю на голову котелок с вуалью и нахожу в углу, спрятанный за лыжами костыль. На ноги надеваю чёботы из обрезанных старых сапог. Играла Лису Алису на Новый год, и за мной потом до самого выпускного таскались восторженные младшеклассники.

Мамин крик обрывает мои воспоминания:

– Мира! Мы ждём.

Бросаюсь к трюмо, рисую на щеке чёрную мушку и подвожу губы огненно-рыжей помадой. К встрече с женихом готова. Распахиваю дверь и ковыляю в гостиную.

– Что это на тебе? – испуганно таращится мать.

Но я уже не вижу

её. Мне навстречу поднимается высокий мужчина лет сорока. Белый пиджак обтягивает мускулистые плечи. На скуластом лице расплывается восторженная улыбка, а рука со сверкающим золотым перстнем зарывается в тёмные вихры. Впервые в жизни понимаю, что значит тонуть в глазах, при этом отчаянно пытаюсь вынырнуть из омута серых глаз гостя. Злюсь ещё больше, и, добравшись до стола, расшаркиваюсь:

– Здрасьте! Маменька давеча говорили, что вы до молоденьких девиц сильно охочи… – Краем глаза подмечаю, как цвет маминого лица меняется с красного на бордо.

– Здрасьте… Как ваше имя, сударыня? – мужчина едва сдерживается, чтобы не расхохотаться.

Решаюсь усугубить:

– Люди на бульваре зовут меня Мими.

– Это потрясающе, – он оглядывается на мать и снова обращается ко мне: – И что ты делаешь на бульваре?

– А вы не догадываетесь? – жеманно повожу плечами.

– Бесподобно! – мужчина протягивает мне руку: – Никита. Друг твоего отца и с этой минуты поклонник твоего таланта.

[1] ЧСВ – чувство собственной важности.

Глава 2

Никита

Слушаю сбивчивый доклад Корнея Борисовича, моего нового зама. Недовольно поглядываю на его раскрасневшееся лицо, похожее на морду мопса. Корней! Ему бы в писатели пойти, как его известному тёзке. Такие басни на собеседовании сочинял. Но меня убедили его характеристики с прошлого места работы. Возможно, кадровик написал их с единственной целью – сбагрить ценный кадр. Другого на ум не приходит. Хорошо, что я ещё не подписал контракт с Корнеем.

Досадливо поджимаю губы и прохаживаюсь по просторному кабинету. Веду рукой по полированной спинке стула, на котором любил сидеть мой бывший зам. Да, Серёгу не заменит никто. С тоской поглядываю в окно на вереницу работяг, тянущуюся от проходной к воротам. За ними строй распадается, люди расходятся по корпусам. Всё как обычно, но у меня предчувствие, что грядут необратимые перемены. Придётся управлять производством без надёжного плеча друга. Хоть разорвись.

– Вот, собственно, и всё, – Корней жестом фокусника достаёт из рукава несвежего пиджака клетчатый платок и протирает лысину.

Так и хочется отвесить ему смачный подзатыльник за отчёт и неопрятность. На собеседование хитрец оделся с иголочки и заливался соловьём. Ладно, пусть живёт пока. Не хочется руки пачкать.

Падаю в кресло за столом. Портрет Маришки и Галочки режет глаз чёрной рамкой. Открываю старый Серёгин отчёт. Этот год лишил меня не только друга, но и семьи. Набрасываю план работы.

– Корней Борисыч, я вам отправил на почту письмо. Там по пунктам. Повторяю, по пунктам дан список ваших первоочередных задач и сроки.