Наваждение
Шрифт:
– Да и дело ли, чтобы ребенок в трактире жил? – поддакнула Мария Ивановна, отводя глаза.
– А вы никак предложить мне что-то хотите, Машенька? – с надеждой ухватилась Софи.
– Д-да… Я вот что… Пусть бы она пока у нас, у меня пожила, пока с нею решится. Маленьких детей у нас в дому нету, а я… мне и не в тягость…
– Правда? – нешуточно обрадовалась Софи. – Да вы бы меня так обязали! Давайте я ее сама к вам хоть когда привезу!
– Не надо! – поспешно сказала Мария Ивановна. – Я, как комнату для девочки подготовят, так Неонилу в «Калифорнию» пришлю…
– Отлично! – улыбнулась Софи. – Прямо камень с души. Если вам и вправду
«Отъезда – куда? – хотела было спросить Марья Ивановна. – Неужто Софи уж решила везти ненужного и даже явно неприятного ей ребенка – в Петербург? Из каких это интересов?»
Однако, вслух Машенька ничего не спросила. А не то вдруг взбалмошная Софи передумает и не отдаст девочку?
– Документов у тебя никаких нет, но тут Надя с Ипполитом обещали помочь, – сказала Софи, с удивлением и легкой насмешкой ловя обожающие взгляды, которые молчаливый Егорка кидал на собирающую на стол Фаня. – Билет на поезд мы тебе купим, и семь с полтиной от твоего имени в монастырь матушке перешлем, чтобы, если что, лишних разговоров и сложностей не было.
– Софья Павловна, голубушка! Богу за вас молить… – Фаня прикусила язык, сообразив, что Богу, как она его понимала, вряд ли нынче угодны ее молитвы. – Я отработаю! – твердо сказала она. – Все отработаю до копейки.
– Пустое, Фаня, – поморщилась Софи. – После разберем… Путешествовать тебе лучше всего монашкой. Якобы едешь в столицу милостыню на сибирский храм собирать, или еще чего-нибудь в этом роде придумаешь. К монашкам никто не цепляется. В Петербурге пойдешь вот по этому адресу. Я тебе письмо напишу, его передашь. Там – только не удивляйся – Варвара, остяка Алеши младшая дочь. Помнишь ее?
– Да как же мне Варварушку не помнить? – обрадовано воскликнула Фаня. – Умница, красавица на их склад, такие узоры рисовала, что глаз не оторвать… Чего ж она в Петербурге-то делает? Замуж пошла?
– Варвара живет одна и замуж не хочет, – объяснила Софи. – Содержит художественный салон. Ты там первое время побудешь, и, думаю, ко двору придешься. Помню, ты и в поповнах и крестом, и золотом вышивала изрядно…
– Мое шитье – в монастыре из лучших считалось, – с гордостью сказала Фаня. – Цесаревичу, как проезжал через Ирбит, от обители в подарок антиминс слали. Христос во гробе – моя работа…
– Ну, вот видишь. Не забудь Варваре про цесаревича сказать. Она из этого рекламу сделает…
– Чего сделает?! – удивилась и даже по виду испугалась Фаня.
– Да ничего, ничего, – успокоила ее Софи. – Просто расскажи, как есть, и все… В общем, я думаю, все устроится…
– Ничего не устроится! – вдруг разрыдалась Фаня и ничком повалилась на лежанку. Егорка испуганно вскочил, подбежал к лежащей женщине и гладил ее по голове и вздрагивающим плечам. – Грешна я!
– Господи, опять? – пожала плечами Софи. – Ну не довольно ли?
– Грешна я и грех мой на потомстве моем! – на евангельский манер выла Фаня.
– Окстись! Какое потомство? – с тревогой в голосе вопросила Софи. – Я что, еще не все знаю?
– Не все, матушка-благодетельница, ох, не все…
– Тогда утри нос и рассказывай! Егорка, дай ей вон утирку… И воды поднеси…
В монастырь Фаня попала беременной. Из-за особенностей семейной жизни молодой попадьи в отцовстве никаких сомнений не возникало – отцом будущего младенца мог быть только Карп Платонович Загоруев, егорьевский урядник и возлюбленный
Сказать, что Фаня была в отчаянии, потеряв не только мир, но и долгожданного сына (которого нарекла, как и следовало ожидать, Карпушей), значит не сказать ничего. Несколько раз за эти годы она всеми правдами и неправдами добиралась до глухой деревни, где жил сыночек. Сначала Карпуша радовался ей, потом перестал узнавать, а последние два раза – убегал и, видимо, наученный своими воспитателями, кричал издалека: «Шлюха! Шлюха чернорясая! Убирайся, откуда пришла!»
В хозяйстве подросшего Карпушу использовали почти как раба. Он ходил в обносках, был худ, как щепка, всегда грязен. Постоянно получал от хозяев колотушки и затрещины. Впрочем, надо признать, что родные дети в этой семье видели не намного больше добра и ласки…
Мать-настоятельница прекрасно знала про все Фанины терзания и попытки увидеть сына.
– Забудь! – сказала она Фане. – Ты была женою и дочерью священника и согрешила. Теперь твой жребий – до конца жизни замаливать свой грех. И не вздумай бежать из обители. Сына тебе никогда не отдадут – я так распорядилась. Матерью такие, как ты, быть не могут. А ему сиротой горемычным жить – тоже расплата за твои грехи.
Рассказывая все это, Фаня непрерывно плакала. Егорка, глядя на нее, тоже заревел, размазывая слезы по грязным щекам.
– Так! – подытожила Софи, выслушав всю историю до конца. – Стало быть, ребенка придется красть, да потом еще и уговаривать, что его мать – не чудовище и не исчадие ада. Замечательно! Мало мне Людочки…
– Софья Павловна, наверное, не надо Карпушу оттуда забирать… – всхлипнув еще раз, но вполне внятно сказала Фаня. – Мать-настоятельница права: ребенок мой грех искупает. Я ведь долго глядела на него, как добиралась, издалека-то…
– И что же?
– Я думаю, что у него с головкой… Ну, вот как у Егорки, к примеру… Маленьким-то он как все был. А потом… Не разумеет он, чего ему по годам-то положено. Может, ударили когда по голове, или сам упал… Куда же его в город-то везти? Что он там?
– Угу, – сказала Софи. – Еще, значит, один, головкой скорбный…
Фаня снова тихо заплакала. Егорка обнял ее, прижал голову беглой монашки к своей груди.
– Я сам без матки, без отца вырос, – неожиданно сказал он. – Дюже плохо. Но у нас хоть Манька была, а потом Соня еду и игрушки давала…
– Фаня, а ты-то как? – спросила Софи, накручивая на палец локон.
– Да у меня-то, окромя Карпуши, и нет ничего в этом мире… Другого-то мне уж не родить… Я бы с ним в деревне жила…