Наваждение
Шрифт:
– Даже это?! – ахнула, не удержавшись, Машенька. Ей уж самой доводилось пару раз выпроваживать из усадьбы рыдающих от каких-то непонятных претензий девиц (Шурочка в это время прятался у себя в комнате), но отчего-то все не верила своим глазам и ушам – считала сына невинным ребенком.
– А что такого? – пожал плечами Дмитрий Михайлович. – Это ремесло стыда не знает…
– И что же нам теперь делать?
– Ну, я уж и не знаю… Отсюда-то их можно за раз разогнать, а сарай хоть завтра по бревну раскатать. Но ведь он, шельмец, тут же в другом каком-нибудь месте устроится. Вон, хоть
– То есть, ты предлагаешь оставить все, как есть?
– Делай как знаешь! – с неожиданным, вдруг раздражением заметил Дмитрий Михайлович. – Шура – полностью твое создание, ты с ним и разбирайся… Мне сообщишь о своем решении, если пожелаешь…
– А ты, как всегда – вовсе не причем?! – закричала Марья Ивановна. На глазах ее помимо воли выступили слезы. Все, все – даже любимый сын – показались вдруг чужими.
– Избавь, Маша! – поморщился Дмитрий Михайлович. – Ничего особенного не произошло. В конце концов, это даже забавно. Если у тебя с англичанами не выгорит, то хоть сынишка наживется на твоем несчастье…
– Не-на-ви-жу… – прошептала Машенька, когда муж ушел. К кому это относилось, она и сама не смогла бы сказать.
Жара стояла в Егорьевске такая, что все косточки сладко ныли, как в бане. Во дворе «Калифорнии» вдоль забора разлеглись, вздыбив перья, сытые пестрые куры. Изредка они начинали возиться, умащиваясь – пыль поднималась и плыла над двором легкими, просвеченными солнцем клубами, поскрипывала на зубах, смешиваясь с запахами навоза и птичьего помета. Крошечка Влас вдыхал ее, жмурясь, прислушиваясь с недоверчивым испугом к собственным ощущениям. Хорошо! Матерь пресвятая Богородица – и впрямь хорошо!
– Сегодня пойду, – пробормотал он беззвучно. Ясное дело, такое обещание он давал себе далеко не в первый раз. По-хорошему, пойти – вернее, побежать! – надо было сразу, как прибыли в Егорьевск. Но он не смог. Все происходящее казалось до того ненастоящим, что скулы сводило. Путешествие по железной дороге – первым классом! Их светлость не желали все время разыскивать камердинера – если уж обзавелись таковым! – по третьеклассным вагонам. Кондукторы, проверяя билеты, недоуменно водили глазами то по Крошечке, то по Крошечкиным бумагам. Что, мол, за чудо: российская орясина при английском милорде! Крошечка был с ними вполне согласен. К тому же бумаги, выправленные перед самым отъездом мистером Сазонофф, казались ему не очень-то надежными.
И сами англичане тоже: морок, видение. Дунешь, и растают! Крошечка на полном серьезе убеждал себя в том, что они – настоящие. Легче всего было с этим самым мистером Сазонофф, глядящим внутрь человека и умеющим читать мысли. Крошечка, когда ходили за документами, взял и рассказал ему о себе все. Сумел как-то! Про Черного Атамана, про каменщиков. Рассказывать было неловко: ну зачем, спрашивается, господам эта лишняя морока? – но он считал, что делает правильно. Пусть знают, с кем связались! Мистер Сазонофф (а если попросту – господин Сазонов Михаил Михайлович) выслушал молча, без вопросов и замечаний. Так, как надо. И милорд никаким образом об этом не высказался – хотя Сазонов ему рассказал, конечно! Когда укладывали
– Поскольку ты в оружии разбираешься, – (Сазонов переводил), – состояние этих вот игрушек будет на твоей совести.
Дитя он малое, милорд, даром что пятый десяток вот-вот разменяет. Не только оружие, вся жизнь ему – игрушка. И что такого в Сибирь-то понесло? Уж ехал бы лучше в Африку – как рассказывал, – охотиться на носорогов… Нет, Крошечка очень хорошо видел, что лорд Александер далеко не так наивен, каким иногда может показаться. Но будь он хоть самый что ни на есть мудрец и хитрец! Чего стоят эти английские ум и хитрость – здесь, в Сибири!..
– Сегодня пойду, – повторил Крошечка уже громким шепотом, морщась от звучания собственного голоса. Почему-то казалось: сказано вслух – значит, все! Обратной дороги нет. Придется идти.
А она мазнет по нему прозрачным взглядом и равнодушно пожмет острыми плечами. Да, плечи у нее остались такими же острыми, угловатыми, как восемь лет назад. Она как будто нисколько не повзрослела.
Конечно, если приглядеться… Да вот приглядываться-то у Крошечки не было никакой возможности. За все дни он видел Маньку два раза, вскользь. Сперва – на улице (шла из церкви). Вот тогда и надо было подойти! Или уж – вчера, когда возил милорда в поселок. Но не подошел. Не смог.
Он уже знал, конечно, что она по-прежнему живет у Веры Михайловой, что никакого мужа с детьми у нее нет. Ну, что – значит, так ей лучше. Жива, здорова. А смани он ее тогда за собой, на вольное житье – где б она была сейчас? Да что уж! На самом-то деле нет в Егорьевске никакой Маньки, просто – морок, такой же, как англичане! А настоящая Манька – там, на Алтае, в Вороньем логу, в земле под лаковыми брусничными листками, и на шее у нее косой красный след от казачьей шашки…
Сидя на кровати в узкой Манькиной каморке, Соня смотрела, как старшая сестра выбирает одежду. Выбор, понятно, был невелик. Да и действовала Манька как-то странно: чем обтрепанней – тем лучше. Платок выбрала самый что ни на есть старый, когда-то синий, а теперь – непонятно какого цвета. Повязалась до бровей, хмуро глянула на Соню:
– Ничего?
– Если милостыню просить, то ничего, – честно ответила та.
Манька фыркнула:
– Дурочка! Это ж он подарил. А вообще-то… вообще-то ты права. Подумает, что я все восемь лет его платок с головы не снимала, раздуется от гордости и вовсе отупеет.
Она рывком развязала и сдернула платок. И Соня вдруг с изумлением разглядела, что Манька хмурится вовсе не от злости! Просто – ей кажется, что так надо. А у самой глаза блестят, и вот-вот расхохочется.
– Мань, ты что?.. Ты… уже с ним видалась, да?
– Ну тебя, – Манька швырнула платок, – видалась, какое там. Он от своего милорда ни на шаг. Да ты что, – резко обернулась к Соне, – думала, я сомневаюсь? Да я… Он же дурак, Крошечка. Такой дурак!.. – голос у нее вдруг задрожал, она, не глядя, плюхнулась на кровать и запустила обе руки в растрепанные волосы. – Я просто поверить не могу, Сонька! Он приехал! Взял вот и при-е…