Наваждение
Шрифт:
– С тобой, Софья, совершенно невозможно разговаривать! – непоследовательно воскликнула Марья Симеоновна и с достоинством удалилась.
Вместо нее появился Петр Николаевич.
– Маман опять пыталась тебя уесть? – спросил он.
– Да так, по мелочи, – помахала рукой Софи. – Еще неизвестно, кто кого уел в результате…
– Я тут принес рецензии на роман Аннет… И, ты знаешь, я давно хотел тебе сказать: мне очень нравится Стеша. Она такая разумная и очень хорошо на Милочку влияет. Милочка стала гораздо спокойней. И Павлуша при ней, представь, старается сдерживаться в своем занудстве! А то, какие штуки эта Стеша в свои восемь лет делает… Я просто в восхищении! Ты видела, как она приспособила эту ужасную Милочкину трубу?
– Нет,
– Иным критикам не нравится, вот: «…Наблюдаем расцвет женской прозы. Некоторым женщинам, пусть даже литературно одаренным, следует пощадить читателей и не заливать чужие души своей черной тоской по несложившейся женской доле». Потом еще какой-то критик (раньше он о музыке писал) сравнивает твои романы и ее. Представь, не в твою пользу. «Вместо полифонии, переходящей в какофонию (это у тебя), чистый звук с контрапунктом…»
– Писал бы лучше о музыке! – презрительно фыркнула Софи.
– Не расстраивайся. Это смешно…
– А я и не подумала! Мне, если хочешь, роман Аннет даже понравился… В нем что-то такое вневременное есть, хотя и наивное…
– Ну да! Ты тоже это заметила? Хорошо. Аннет же действительно вне времени живет, ни в чем, кроме своей души, не участвует, ей легко написать так. Но это нужно. Одно из самых больших заблуждений этого мира (результат преклонения перед наукой, техникой, прогрессом): эффективное учение обязательно должно быть истинным. Так вот, я уверен – не обязательно!
– Это сложно для меня, Пьер, – Софи сладко зевнула и потянулась. – Ты видишь так много вещей в одной… Скажи, тебе не надоедает так все крутить: с одной стороны, с другой стороны… Чтобы начать действовать, надо решительно встать на одну из сторон, а другие – отбросить. Иначе не выйдет ничего. Так и будешь сидеть и лапу сосать…
– Но кто-то должен же составить реестр этих самых сторон. Хотя бы для того, чтобы другим было из чего выбрать.
– В этом есть резон. Только знаешь, обидно, что в одном человеке никак совместить нельзя. А так… один, получается, умный, все понимает, но ничего не делает. Другой – дурак, а как начнет действовать, так такого наворотит…
– Обидно, но что ж поделаешь! Если те, кто составляет реестр, не захлебываются от собственного высокомерия, то ситуация, мне кажется, вовсе не безнадежна. К тому же уж давно изобрели книги…
Ефим Шталь, в мышасто-сером халате, взял лист бумаги, подошел к столу, присел и тяжело задумался. Потом долго выбирал перо. Была уже глубокая ночь, ближе к утру. Час быка. За окном прогрохотала по обледеневшей мостовой телега. Ей вслед залаяла собака. «Наверное, повезли товар в зеленную лавку,» – подумал Ефим, прибавил свет в лампе и решительно склонился над листом бумаги.
Дорогой Кока! – писал он. –
(ведь Вы позволили мне так Вас называть).
Должно быть, Вы теперь удивитесь моему посланию, но вот – бессонная ночь, и в голову мне пришла мысль – писать к Вам.
У меня, как Вы, наверное, поняли, нет детей. Моя жена еще менее, чем я, занята энтомологией. Я же хранил коллекции в память моего отца. А сейчас вдруг представил, что после моей смерти… Вы здесь, должно быть, подумали: чего это ему умирать? Он же еще нестарый дядька… Но, милый мой Кока, каждый человек не просто смертен (это бы еще ничего), но, зачастую, – внезапно смертен, вот ведь в чем дело! И после моей смерти эти коллекции станут частью моего наследства, наверняка будут проданы с аукциона и попадут в руки людей, чужих мне при жизни совершенно… Почти сразу после Вашего с любезнейшим Геннадием Владимировичем визита, я подумал: вот передо мною, волею счастливого случая, люди, которые могут понять и оценить. Я близко знал Софи, почему бы мне не завещать
Приходите не медля, в любое удобное для Вас время, один (теперь Вы знаете, что я для Вас безопасен) или вместе с Геннадием Владимировичем. Буду ждать с нетерпением, так как, знаете ли, приятно иногда ради разнообразия доставлять людям удовольствие…
Посыпав лист песком, чтобы высохли чернила, Ефим положил послание в конверт, и дернул шнурок звонка, безжалостно будя своего камердинера.
Душераздирающе зевая, привычный к прихотям барона Фридрих явился.
Ефим подробно растолковал ему, что следует найти гимназиста четвертого класса пятой казенной гимназии Николая Неплюева и передать письмо лично ему в руки.
– Ночь на дворе, – кивнул за окно камердинер, по виду совершенно не удивившись тому, что барону внезапно, глубокой ночью, понадобилась писать к незнакомому школьнику. – Гимназисты спят еще, десятый сон видят…
– Перехватишь его по дороге в гимназию, передашь, – кивнул Ефим. – Занятия у них, как я помню, ровно в 9 часов начинаются. Ты выйди заранее…
Князь Владимир Павлович видимо нервничал, облизывался и крутил на безыменном пальце перстень с рубином.
Николаша стоял, отвернувшись, и говорил монотонно.
– …Вам бы ничего это не стоило, потому что деньги уж найдены были… А что до самих разработок, и пользы российской, так разве об этом кто помнит. Но и тогда – лучше уж наши, русские, которых, если что, хоть за хвост поймать можно… Теперь я по вашей милости полным дураком перед компаньонами вышел здесь, и в Сибири, как узнал, – таких дров со злости наломал, что еще чудом ноги унес… Право, мой приемный отец, Викентий Савельевич, хоть и огорчал я его немало, а таких номеров со мною не откалывал…
– Иван, Иван, не отчаивайся, я все устрою, – пробормотал Владимир Павлович.
– Устроите? – усмехнулся Николаша. – Как же? Уже было раз… Ксению убили, иных невест у вас для меня не припасено?… Лучше бы, я вижу, мне сразу лишь на себя рассчитывать… А я-то, валенок сибирский, размечтался…
– Иван, ну погоди ты! Я же все-таки – твой отец… Англичане – это политика Кабинета, чтоб иностранный капитал в российскую экономику привлечь… Я-то здесь – что? Но… Я тебя деньгами без всякой женитьбы не оставлю, не думай. И сейчас помогу, и в завещании… После смерти Ксенички у меня ж никого, кроме тебя, и не осталось. А я – старый уже…
– Да не хватит ли мне уже на ваши подачки жить? – словно сам у себя спросил Николаша. – Вон, у самого уж голова седеет… А все – в мальчиках…
– Правильно, хватит! – решительно согласился князь. – Мы теперь по-иному сделаем. Ты уж нынче не тот дурачок, каким из Сибири приехал. Сам уже кое-чего подсобрал, кое с какими людишками сошелся. Я тебе протекции в нужных кругах составлю, денег на обзаведение дам, будешь выходить на международный уровень…
– Как это? – удивился и обрадовался Николаша. Его все еще красивые глаза вновь зажглись надеждой.