Навои
Шрифт:
Поэт любил ездить верхом, любуясь тихими полями. Иногда в пути он даже сочинял газели.
Вдали, в нежной синей дымке тумана, виднелись спокойные горы; в воздухе тусклыми тенями высились деревья. Ветер быстро бежал по песку; прозрачные потоки журчали среди скал. Все это волновало поэта, во всем он видел прекрасное, гармоничное проявление единой великой силы.
Навои внимательно оглядывал посевы и сады. С радостью смотрел он на стада коз, которые прыгали, дощипывая траву, по головокружительным скалам и горным вершинам. Любовался шатрами кочевников, подмечая особенности простой степной жизни, беседовал со своими спутниками об их языке, быте и обычаях.
На огромной скале, горделиво вздымавшейся на берегу реки, Навои
55
Рабат — придорожная гостиница.
Не успел Навои приехать в Герат, как по городу молнией разнеслась весть, что поэт привез особый указ. Все горели желанием поскорее его услышать. В Герате внешне царило обычное спокойствие. Все, как будто, занимались своими делами, но гнев народа не остыл… Мятеж каждую минуту готов был вспыхнуть снова, еще более грозный, чем прежде.
Поэт направился в диван. Подробно ознакомившись со всеми событиями, происшедшими в Герате за время отсутствия государя, он отменил налог, введенный Ходжой Абдуллой и другими чиновниками, сместил должностных лиц, виновных в преступлениях.
У дверей дивана толпились бедняки с прошениями в руках. Кто бы то ни был — старик, юноша, женщина, таджик, тюрк, — Навои терпеливо выслушивал каждого. Он расспрашивал жалобщиков о делах, утешал их; разрешал их споры. Входившие к поэту в слезах, выходили успокоенные, согбенные выпрямляли стан.
В ханаке большой гератской мечети, на расписных айванах [56] с толстыми, в обхват, столбами, на широкому ровном дворе, на минаретах, на кровлях зданий, со всех сторон окружавших мечеть, — везде были люди. Даже гератские бродяги, которые, не взирая на преследования; блюстителей нравов — мухтасибов, [57] — обычно пренебрегали молитвой, в этот день кое-как накрутили на головы чалмы и явились в мечеть.
56
А й в а н — веранда, терраса при доме
57
Мухтасиб — лицо, обязанное наблюдать за честностью нравов, правильностью весов на рынках и благопристойностью в частной и общественной жизни.
Навои медленно, величаво поднялся на возвышение — мимбар. [58] Все встали. Никто не произнес ни слова; все взоры были устрияленьт на поэта. Стоя на мимбаре, Навои обвел глазами толпу, охваченную мыслью, единой надеждой. Глубокие чувства волновали поэта. Держа указ в чуть заметно дрожавших руках, слегка повысив голос. Навои читал. Люди выражали
Содержание указа передавалось из уст в уста Оно Мгновенно стало известно в задних рядах и даже на крышах. Поэт, волнуясь, произнес краткую, глубоко прочувствованную речь. Когда он кончил, в воздух поднялись тысячи рук — шершавые мощные ладони дехкан, зеленые руки красильщиков, тонкие, костлявые пальцы ткачей. Молитвы и благословения огласили высокие своды мечети.
58
М и м б а р — возвышение в мечети, с которой читается проповедь.
Люди с радостным облегчением выходили на улицу. Поэт остался в мечети побеседовать с гератскими учеными и мударрисами о положении студентов. Избегая всякого поклонения себе, Навои в одиночестве вернулся в диван. Здесь он составил длинный список чиновников, обижавших и притеснявших народ, решив наказать каждого сообразно его вине и проступкам. Весь Герат только и говорил о поэте. За неделю Навои завершил дела и возвратился в лагерь Хусейна Байкары.
После первого поражения Мирза Ядгар снова собрал большие силы и занял Астрабад. Теперь он направил взоры на Герат. Его отряды уже действовали окрестностях города. Хусейн Байкара встревожился. Навои советовал как можно скорее возвращаться в Герат, чтобы собрать там новые силы и окончательно расправиться с мятежником. Хусейн Байкара поспешил с войском к столице.
События разворачивались с быстротой молнии.
Хусейн Байкара шел днем и ночью. В одном или двух переходах от столицы он остановился. Султан ожидал, что вельможи Герата, по обычаю, устроят ему торжественную встречу, но в столице, казалось, и не подозревали о его приближении. Герат был глух и холоден. В войске началось брожение. Люди, посланные, чтобы выяснить положение, вернулись в унынии. Они сообщили, что путь к столице закрыт и что беки, Начальники крепости, перешли на сторону Мирзы Ядгара. Волнение и растерянность в войске усилились. Навои вошел в шатер султана.
— Какое низкое предательство! — твердил Хусейн Байкара, горестно покачивая головой. — Вероломные неблагодарные люди закрыли ворота крепости перед своим султаном!
— Обманщик сам упадет в яму, которую вырыл для другого, — убежденно сказал Навои. — Не следует терять веры в себя. Конечно, дело крайне осложнилось, но, действуя решительно и уверенно, можно преодолеть любое затруднение. Надо только присматривать за войском. Постарайтесь не портить отношений с оставшимися при вас нукерами. Будьте всегда заодно с Ними — горе правителю, который оторвался от войска.
— Как вы думаете, что нужно предпринять? — спросил Хусейн Байкара, задумчиво глядя на поэта.
— Сейчас необходимо уйти отсюда, — не колеблясь, ответил Навои. — В столице много верных людей. С их помощью вы будете знать обо всем. Когда наступит удобный момент, можно будет решительными действиями покончить с врагом.
Полузакрыв глаза, Хусейн Байкара молча думал. Он Обтер платком лоб, покрытый холодным потом. Затем со вздохом поднялся и дрожащим голосом приказал бекам садиться на коней.
Не прерывая похода ни днем, ни ночью, Хусейн Байкара пришел в местность Уленг-и Сер-и-так.
И тут были получены сведения, что мятеж, поднятый Султаном Махмудом в окрестностях Балха, постепенно расширяется. Хусейн Байкара в своем собственном царстве оказался между двух огней. Встреча с врагом в открытом бою пугала султана. Не видя нигде надежного места, Хусейн, словно птица без гнезда, блуждал по стране. Из Уленг-и Сер-и-така он перешел в Дешт-и-Сакильман. Оттуда с отрядом воинов направился к Неретагу. Эту неприступную крепость он рассчитывал удержать в своих руках. Однако вскоре выяснилось, что и на нее нельзя рассчитывать. Наконец султан Хусейн остановился в Меймене.