Найденная
Шрифт:
– Совсем ты нас позабыл, Егорушка. И нас, и устои наши. Разкрестились мы много лет назад, – Таисия отставила бутыль и перекинула со спины на грудь косу, коричнево-медную, как опавшие листья.
Косицы Марфы – черные с проседью. А Аленин хвост – светлый. Непохожи и лица: у красивой Таисии – заостренное и напоминает кошачье, а глаза длинные, зеленоватые. В Марфе есть что-то волчье, глаза желтые, а нос слегка загнут книзу, точно птичий клюв. Голубоглазая, усыпанная веснушками Алена на фоне теток – простушка, воробьишка в вороньем гнезде. По виду не скажешь, что родня они и что она тоже –
– Да уж, не часто балуешь нас, Григорий Ильич, – согласилась Марфа.
Но гость на нее не смотрел: сверлил своими недобрыми глазами Таисию. Та, прищурившись, отвечала кривоватой, но манящей улыбкой.
Взять и забавы ради приворожить барского прихвостня? Пусть знают тетки, что и Алена – уже совсем не девчонка.
– Как живете, сестрицы? – гость уселся на лавку, наконец-то снял шапку, устроил рядом с собой. Волосы на его темени не особо частые. Мог бы снадобье купить для их густоты, ведь не стар.
– Живем-можем. Ты по той просьбе барина? Отсыпем сейчас тебе зелья, сестра как раз приготовила. Да только не будет проку. На роду его так написано, – сказала Марфа.
– Не выйдет ничего. Другой за него будет жить, – поддакнула Таисия.
– Что это значит? – не понял гость.
– Карты так говорили, – ответила тетка, не внеся ясности.
Но уточнять он не стал:
– Нет, не из-за этого я тут сегодня. Только, может, сначала угостите с дороги?
Алена тоже хотела привлечь мужское внимание и поспешила к бутыли с настойкой, но Таисия опередила: вынула из-под стола другую. Плеснула гостю полную кружку.
– Эх, крепка! Но и вкусна. Из чего же вы ее гоните? Признайтесь хоть раз.
Таисия, наливая и себе тоже, улыбалась.
– Вишня. Можжевельник. Белый гриб. Березовая кора. А еще кое о чем тебе и знать не надо.
Алена уселась рядом с приезжим на лавку, но он по-прежнему не обращал на нее внимания – как и тетки, помогавшие справиться с настойкой. Ей-то и не наливали, по привычке считая маленькой.
– Так вот что я приехал, сестрицы, – поглаживая под столом колено Таисии так, что Марфа не замечала – но зато отлично видела Алена – начал барский управляющий. – Барыня-то, Ольга Михайловна наша, совсем рассудком померкла. Слыхали наверняка: младенца, в усадьбу подброшенного, ночью вчера на лопате в печи зажарить пыталась.
Алена округлила глаза. Младенца? В печи? Вот история! Удавленная Пелагея с ее супом тут же померкла.
Однако тетки интереса не проявили.
– Было дело – слыхали. Ветер надул, – Марфа подбросила поленьев в очаг.
Вот как? Но почему же о столь необычном случае и словом не обмолвились за весь день?
– И то верно: ветер, говорят, вчера расшалился. Стало быть, худо барыне. Многие думают – не жилица. Тело хоть и хворает, а все еще здесь, но душа не пойми где. Мучается оттого, что и объединиться, и расстаться они не могут. Уже бы или то, или то.
– А ты, значит, барыне решил помочь, занемогшую душу разделить с недужным телом? – Таисия наклонилась к гостю так, что явно виднелась ямка, разделяющая высокую грудь.
Он хмыкнул, отхлебывая настойку.
– Можно сказать. Да только не нужна мне порча. Не должна барыня взять и умереть.
– То
Вечер продолжал поражать открытиями: о таком способе Алене прежде даже не слышала. Да и на что ему это? Увы, но о причинах, которые привели в лесной дом, гостей не принято спрашивать.
– Да… Дело тут непростое, – задумчиво отозвалась старшая тетка.
– Но если поможете – уж не обижу.
– Душу барыни мы от тела отгоним, – размышляла Марфа. – Но место ее на время, пока дорога назад не забудется, надо кем-то занять.
И обе тетки посмотрели на Алену.
Глава 4. Непонимание
Брайс решила больше не понимать по-русски. Чем больше она узнавала новых слов, тем менее ясным становилось происходящее.
Сначала она не могла взять в толк, почему прислуга миссис Орлов называет существо, которое хозяйка сунула в печь, малышом? Не иначе, как очередное жуткое верование, которыми так богаты эти странные земли. Дрожь охватывала при мысли, чьим ребенком тут считают такое создание – и Брайс быстрее перебирала четки, прося Деву Марию избавить ее от знания этой легенды.
Но дальше стало еще более непонятно. И Брайс, хотя была уверена, что значение слова, которое повторялось вокруг беспрестанно, ей ясно, на всякий случай сверилась со словарем, захваченным из Гилфорда и стоившим ей пять пенсов. Книга уверенно подтвердила: прислуга с необъятной, недоступной для определения наглостью убеждала мистера, что не чудовище пыталась сжечь хозяйка, а живого человеческого младенца.
Явно заранее сговорившись, они гнусно оклеветали миссис – и причины столь подлой лжи также оказались недоступны пониманию Брайс. Что хотели с ее помощью выгадать эти низкие люди?
А что же сам мистер Орлов? Перед тем, как лишиться чувств в кухне, Брайс четко слышала его голос. Значит, он видел все собственными глазами – но тогда зачем расспрашивать слуг?
Нет. Больше ничего из того, о чем говорили в усадьбе, Брайс понимать не желала.
Однако и миссис Орлов внезапно перестала понимать Брайс. Раньше она говорила с экономкой по-русски, а та отвечала ей по-английски. Теперь же, услышав британскую речь, она сказала:
– Я тебя не понимаю.
Это произошло через несколько дней после того, как проклятое любопытство толкнуло Брайс заглянуть в траву. Миссис Орлов, очевидно, потрясенная реакцией супруга, поверившего наветам слуг, наверняка получила нервное расстройство и потому не покидала своей спальни. А затем вышла оттуда ранним утром, едва рассвело.
Сама Брайс только-только проснулась и направлялась в кухню. Хотя и экономка, и управляющий обычно трапезничали в столовой, лгунья кухарка еще ни разу не смогла приготовить правильную глазунью. Брайс сейчас совсем не хотела заниматься ее обучением и собралась поджарить пару яиц на завтрак сама. И по пути из своей коморки на третьем полуэтаже – здесь его называли словом «чердак» – едва не столкнулась с неожиданно вышедшей из спальни миссис Орлов.
– Гуд монинг, мэм! Итс ту сун, – приветливо поздоровалась Брайс. И в ответ услышала ту самую фразу, которую никак не ожидала.