Найденный мир
Шрифт:
– Я так и не понял, чем она меня, – признался геолог. – Все случилось так быстро…
– Перьями, – ответил Никольский, присаживаясь рядом. – Поразительная тварь. Ее покрывают настоящие перья, совершенно подобные птичьим по строению. И там, где у птиц мы видим маховые перья, ремигии, у этих созданий имеются аналогичные, ярко расцвеченные. Но для полета они непригодны… зато края бородок у них сливаются в режущую кромку. Бритвенной остроты. Не знаю, насколько это оружие пригодно против их обычной добычи, но вам, Владимир Афанасьевич, повезло, что вы не лишились глаза.
– Медные
– Стимфалиды, – повторил за ним зоолог. – Хорошее название.
– Вот только для того, чтобы с ними справиться, потребовался полубог, – мрачно напомнил Обручев.
– У лейтенанта это, с божьей помощью, получилось и так, – коротко усмехнулся Никольский. – Хотя ему очень повезло.
– Если бы Жарков не промахнулся… – прошептал геолог.
– Он не промахнулся. Я же вскрывал вашу стимфалиду. Не промахнулся никто. Тварь получила две пули из берданки – оба ранения в принципе смертельные – и после этого прожила достаточно долго, чтобы убить одного человека и изувечить другого. Как я сказал, лейтенанту очень повезло, что животное уложил ваш выстрел. Перебил ей брюшную ветвь аорты.
– Но первые две упали сразу, – напомнил Обручев.
– Повезло, – в третий раз повторил зоолог. – Одной снесло голову, другая получила пулю в бедро: с перебитой костью не попрыгаешь. Сказочная удача, Владимир Афанасьевич. С двумя вы бы не справились.
Обручеву вспомнилось, как сипела от ярости и боли последняя тварь, когда Горшенин на подкашивающихся ногах подошел к ней, чтобы всадить пулю между горящими золотыми глазами.
– Не справились бы, – согласился он. – Я давеча имел беседу с лейтенантом Злобиным о повадках здешних хищников. Мы еще гадали, насколько опасны могут оказаться местные подобия львов или тигров. Кажется, теперь мы знаем.
– Боюсь, что мы еще не знаем очень многого, – тяжело промолвил Никольский. – Результаты вскрытия меня не обнадеживают. Если не считать того, что моя теория имманентных форм живого обретает все более четкие очертания, практической пользы от этой теории все равно никакой.
– Рассказывайте, Александр Михайлович, – проговорил Обручев. – Хотя… пока лейтенант болен, старшим по званию из моряков в лагере остается Павел Евграфович, не так ли?
Вопрос был риторический: собственно, по этой причине отряд носильщиков пришлось сопровождать геологу – иначе не на кого было бы оставить лагерь, и еще неизвестно, до каких панических фантазий додумались бы матросы в отсутствие твердой руки. Хотя при наборе людей в экспедицию участников недавних событий исключали сразу, сочувствие не так легко выявить, как содействие.
– Тогда, наверное, надо и его привлечь к нашему симпозию, – решил геолог. – В конце концов, от моряков зависит наша безопасность. Им в первую очередь следует знать, с чем мы сталкиваемся.
– Я его позову, – вызвался Никольский. – Посидите пока, Владимир Афанасьевич.
Вернулся он через пару минут вместе
– Итак – стимфалида, – проговорил зоолог, присаживаясь у кострища. – Я внимательнейшим образом изучил анатомию этого существа. Две особенности поразили меня прежде всего. Первое – чрезвычайное сходство с птицами на фоне столь же очевидных отличий.
– То, о чем вы говорили раньше, Александр Михайлович? – вмешался геолог. – Признаки, перетасованные… будто колода карт?
– Еще любопытнее, – отозвался Никольский. – Эти существа – не помесь ящера и птицы, как может померещиться. Это скорее птицы, сохранившие определенные черты рептилий.
Например, зубы, докончил про себя Обручев, вздрогнув. И лапы.
– И о чем это нам говорит? – поинтересовался геолог, сообразив, что боцманмат, скорей всего, никаких вопросов задавать не осмелится. Горшенин, по его впечатлению, питал необоснованное уважение к научному составу экспедиции.
Никольский поморщился:
– Похоже, это были худшие черты. Вы обратили внимание, какая она легкая?
– Не больно-то, – вымолвил Горшенин осторожно. – Тяжелей человека будет.
– Вот именно! – зоолог хлопнул себя по коленям. – Именно! Она намного меньше весом, чем тигр или медведь. Чуть тяжелее волка, несмотря на впечатляющую разницу в размерах. И вот это некрупное существо охотится на динозавров… Кстати, Владимир Афанасьевич, мы ведь так и не договорились о систематическом наименовании крупных травоядных Земли Толля… да. Охотится. Сколько было в том детеныше? Пудов сорок?
Горшенин молча кивнул.
– А теперь вдумайтесь: ящерицы едят меньше, чем теплокровные. Здешние динозавры не нуждаются в таком количестве растительной пищи, какое потреблял бы, например, слон. Значит, их может пастись на той же площади намного больше. А если стимфалидам нужно соответственно меньше пропитания, чем хищникам Старого Света, какое же количество их может прокормить остров?
Зоолог помолчал.
– Их могут быть сотни, – прошептал он. – Тысячи. Мы просто выбрали для лагеря удачное место: на прибрежную равнину крупные ящеры не забредают, а значит, нет и хищников. А остальная территория острова может быть очень, очень опасным местом.
Воцарилось мрачное молчание.
– Вы сказали – две особенности, – нарушил его Обручев. – Какая же вторая?
Никольский молча извлек из кармана нечто, с первого взгляда принятое геологом за кривой нож. Потом он понял.
– Так вот чем…
– Нет! – зоолог раздраженно тряхнул головой. – Вот именно, что нет! Когти стимфалид по всем признакам походят на то орудие, которым был убит матрос Костин. Кроме одного. Они намного крупнее. То есть вы были правы, Владимир Афанасьевич. Здесь водится еще один вид хищников или падальщиков, схожий со стимфалидами общим строением, но намного меньше размером: в два-три раза. И даже эти мелкие твари способны убить человека в считаные секунды.