Найденный мир
Шрифт:
– А мне вот доводилось несколько раз дискутировать с ретивыми сотворенцами, – отозвался Обручев. – Крайне неприятное впечатление осталось. И если бы только это! Предположим, мы принимаем эволюцию как механизм смены фаун, но отказываемся от дарвиновской теории отбора, провозглашая волю Всевышнего причиной природных изменений. Знакомая теория?
Никольский кивнул.
– А теперь представьте, чем обернется для нее признание диахронической направленности Разлома!
Глаза зоолога на миг сошлись на переносице в попытке уследить за ходом мысли собеседника.
– Столкновение
Никольский подавленно молчал.
– Теперь вы понимаете, почему я говорю: очень многие готовы будут цепляться за любую соломинку, лишь бы не допустить мысли о том, что дорога на восход от Камчатки теперь приводит на миллионы лет назад.
– В таком случае мы зря тратим время на изучение мелких форм здешней живности, – подумав, заметил зоолог. – Обнаружить известные в ископаемом состоянии виды проще, когда речь идет о… крупных существах.
– Вот только мы уже видели этих существ и знакомых среди них не нашли, – ответил Обручев. – Конечно, без вскрытия судить сложно… Однако, боюсь, что для того, чтобы доказать совпадение фауны Нового Света с известной мезозойской, придется отправить не одну экспедицию. Неполнота геологической летописи…
Он прервался.
– Вам не кажется, что издалека доносится какой-то шум? – спросил он. – И птицы притихли…
Договорить ему не удалось. Со стороны лагеря, верней, из-за скалистого холма, на склоне которого тот притулился, там, куда направилась охотничья партия, донеслись уже знакомые ученым звуки живых «пароходных гудков», но теперь они раздавались намного ближе. С полдюжины голосов выводили нестройным хором что-то атональное. «В современном концертном зале, – с раздражением подумал Обручев, – им было бы самое место. Искусство, достойное динозавров…»
Потом хор оборвался. Его перекрыл далекий, но явственно слышимый, неимоверно жуткий полувой-полускрежет, днем раньше ввергший в панику невозмутимого тератавра. Невозможно было даже представить, что за тварь издает подобные звуки. Вподголосок дикой какофонии звучали панические голоса дребезжащих фанфар.
– Что за?!. – Никольский вскинулся, попытался встать, но поскользнулся на влажном мху и замахал руками, пытаясь устоять. Нога его ухнула в скрытую ползучим гнетовником яму. Дальнейшее произошло очень быстро.
Из-под зеленого полога стремительно выметнулось черное гибкое тело, разворачиваясь китайским зонтиком. Зоолог от испуга не удержался, неловко повалившись в живой матрас стланика, и замер, когда на груди его воздвигся, раскинув когтистые крылья-лапы, напуганный и злой «черный петух». Из раззявленной пасти исходило пронзительное шипение, уходившее в ультразвук.
Грохнул выстрел.
Комендор Черников, приставленный
– Ох-х!.. – просипел Никольский, поднимаясь на карачки. – Спасибо. Спасибо.
– Вот же… – пробормотал Обручев, приминая растрепавшуюся бороду. – Откуда только…
– Смотрите, она обронила добычу, – указал зоолог, понемногу приходя в себя. – Куда-то несла? Или поймала здесь, а мы ее спугнули?
Геолог шагнул к мертвой полуптице. Что-то билось в глубине сознания, пытаясь достучаться до самодовольного, невнимательного рассудка. Что-то уже виденное, очевидное…
– Александр Михайлович, – проговорил он, вглядываясь в полуоткрытую пасть. – Кажется, мы нашли наш неоспоримый довод.
– Где? – Никольский присел рядом прямо на мох: ноги его не держали.
Геолог раздвинул челюсти птицеящера геологическим молотком.
– Вот. Надеюсь, вы еще не дали «петухам» видового наименования, потому что оно у них уже есть. Я уже видел эти зубы – точнее, один зуб. Его описал Лиди еще полвека назад и дал животному имя «троодон». Подходяще, правда?
– Ранящий зуб, – пробормотал Никольский. – Жалко, Лиди не видел его когтей.
– Мне не сразу пришло это в голову, потому что, кроме зубов, от троодона не сохранилось ничего, – пояснил геолог. – Вначале зуб приписывали особого рода ящерице, потом – мелкому мегалозавру…
– Мелкому, – проворчал его товарищ. – Едва меня не раздавил. Тяжелый он неожиданно. Ждешь, что он вроде птицы – легкие кости и пух, а как наступит… Тро-о-дон, – повторил он, перекатывая слово на языке. – Хорошо. Надо будет отнести животное в лагерь: будет очень интересно его вскрыть, сравнить с анатомией стимфалиды. Что-то мне подсказывает: они родственники, но не очень близкие. Как кошки с собаками. Кстати, вы мне заморочили голову, Владимир Афанасьевич. Как же это – не попалось нам существ, известных в ископаемом виде? А ихтиорнисы?
Геолог пожал плечами.
– Готов биться об заклад, что кто-нибудь их объявит особенным видом чаек. Или бакланов. Не отличая при том первых от вторых. А зубы – ну, что зубы? Атавизм. Я еще и про инокерамий забыл: двустворки с острова Николая Второго, помните? Тоже что-нибудь придумают.
– И про троодона придумают, если уж на то пошло, – заметил Никольский со вздохом. – Чтобы не верить в нежелаемое, человек себе что угодно напридумывает. Такая натура.
Его перебила донесшаяся издалека новая волна скрежещущего рева. И выстрелы. Неслаженная, паническая пальба, словно стрелки безуспешно пытались остановить простым свинцом что-то неудержимое, чудовищное. Или сверхъестественно живучее.