Найди меня в поднебесье

Суздальцева Эльвира

Но Елена вовсе не собиралась отстаивать оскорбленную честь.

– Они не похожи на людей!

– Девочка моя, чистокровных нагов мало, – неожиданно заговорила Мейетола. – Чистокровные не станут заниматься торговлей и тому подобными делами. Наша работа – это война. Большинство из тех, кого ты здесь видишь – потомки нагини и человеческих мужчин…

– И они способны вести битвы с неживыми не лучше и не хуже, скажем, лучников, – поддержал Шахига.

Мейетола и Шахига действительно резко контрастировали с большинством их тех, кого они встречали. Обоим присуща горделивая осанка,

бледная до бесцветности кожа, уверенная, но чуть расслабленная походка, особенный прищур, жесткие, будто выточенные, черты лиц. Мейетола при этом выделялась ледяной, высокомерной красотой. Глаза Шахиги удлиненные, движения плавные и сосредоточенные одновременно. Время от времени они встречали чистокровного нага из замка, и со стороны контраст бросался в глаза еще ярче.

Встречались же им, по большей части, полунаги, которые напоминали обычных людей – мужчины, женщины, крайне редко можно видеть ребенка. Было в их лицах и походках нечто, говорящее о принадлежности к древней расе, но лишь частично.

– Но ведь для людей город нагов запретен, – сказала Елена, провожая взглядом черноволосую девушку, двигающуюся со змеиной плавностью.

– Да, – подтвердил Шахига. – Если у нагини рождается человеческий ребенок, она остается с ним в городе, но без мужа-человека. Такие дети обычно воспитываются сообща. Потом заключаются браки между полукровками.

– Чистокровные наги – редкость, – снова заговорила Мейетола. – Истинный змееныш может родиться и у человеческой женщины или у лучницы. Но зачать его может только наг, а способность эта у наших мужчин проявляется лишь несколько раз за всю жизнь. От чего она зависит, не знает никто. Нагини могут рожать часто, но если она сойдется с человеком – у нее родится полукровка. Сама понимаешь, рождение девочек у нас нежелательно, но вероятность этого очень высока. Другими словами, Елена, рождение сына для нага – редкое и величайшее событие, доступное с благословения богов.

– В основном, у нас с полукровками хорошие отношения. Но есть некоторые, – Шахига небрежно кивнул в сторону небольшой компании обедающих работников, которые с вожделением косились на Мейетолу, – кто подобен беззубым псам, что тявкают, но укусить не смеют. Возможно, у кого-то из них есть причины неприязни к нам, но если мы не будем стоять на страже, город не проживет и месяца-двух.

– И так бесконечно?

– Люди на твоей Земле умирали всегда, – тихо отвечал страж. – Умирают сейчас. И в ближайшей перспективе продолжат умирать. Это замкнутый круг. Мы сражаемся не против армии, которая рано или поздно истощит свои припасы. Эта армия неиссякаема. Страх смерти в людях слишком силен, и этот страх бесконечно пополняет бесчисленные ряды неживых, что рвутся в Халлетлов.

– Как с ними борются другие народы?

– Практически никак. По силе с нами могут сравниться только муспельхи. Остальные гораздо слабее – они не в силах выстоять против нежити. Если каждый народ станет бороться сам по себе, весь мир перейдет в состояние постоянной войны. Муспельхи поставляют нам оружие, закаленное в недрах вулканов, но сами на бой выходят редко. Наши посты располагаются по всем Заокраинам и на облачных морях, они постоянно сообщаются между собой. Разведчики постоянно облетают границы. Бой в Халлетлове идет каждый день, каждый миг…

Елена глянула поверх скалистых зубцов, что украшали дом на верхнем краю расщелины. Несколько сенгидов с всадниками на спинах скрылись в небе.

Они вышли на небольшую площадь с утоптанной землей, обрамленную все теми же скалистыми стенами в небольших пещерках. Здесь более оживленно, от площади вниз ведет лестница. Там,

объяснил Шахига, нижний ярус города, расположенный на берегу реки. На невысоком помосте стройная девушка причудливо жонглирует чашами с водой. Сверкающие струи переливаются из одной емкости в другую, выплескиваются фонтанами, но ни капли не проливается на камень. Несколько горожан наблюдают за представлением, у одного на руках свернулась тугим клубком блестящая гадюка.

Город наводнен змеями. Они скользят под ногами, свешиваются с перекладин, шипят друг на друга, нежатся на каменных крышах, вползают в пещеры-дома… Большие и маленькие, черные, серые, терракотовые, ленивые и вальяжные, толщиной с руку, юркие и быстрые, как водяные стрелы. Худощавый торговец щедро разбавляет чистой водой желтый тягучий яд, женщины носят ожерелья из белоснежных клыков. Змеи тянутся к нагам инстинктивно, подчиняются им, служат.

Они долго идут сквозь узкий извилистый тоннель, который оканчивается плотной узорчатой решеткой. Мейетола пробегает пальцами по одному элементу, легонько щелкает по другому, отбрасывает каблуком толстую змею, что запуталась под ногами.

Посреди пустой площадки возвышается строение в виде усеченной пирамиды. Площадка окольцована безликими серыми стенами без единого проема, кроме того, в который они вошли. В стены врезаны знаки, которые складываются в надписи, схематические рисунки, целые картины. Строгие, уверенные, лаконичные знаки перемежаются причудливыми изображениями лиц, вензелями, и снова, снова змеями… Серые камни оттеняют хмурое низкое небо того же цвета. Пирамида сложена из монолитов разной формы и размера, они тоже испещрены знаками.

Еще раз нехотя скрипнула решетка.

– Взгляните только! – улыбнулась Мейетола. – Ты еще не забыл сюда дорогу? Или ориентируешься по близлежащему борделю?

– Не разбрызгивай яд, дорогая, богов отравишь! – парировал Арэнкин. – Я бы на твоем месте…

Продолжить обмен любезностями им помешал служитель, явившийся из пирамиды, из прямоугольной черной пасти, обозначенной тремя массивными блоками. В бесформенной черной хламиде, подпоясанной веревкой, в бронзовой маске на лице, абсолютно ничего не выражающей.

Наги мгновенно смолкли. Служитель сделал знак, и они прошли внутрь. Миновали темный прямоугольный проход, головокружительный спуск по винтовой лестнице. Свет проникает сквозь щели в монолитах, отражается от стен по замысловатым траекториям. Точнее, от камней, которыми стены инкрустированы. А их сотни, тысячи – самородные изумруды, строгие алмазы, неограненные сапфиры, россыпи горного хрусталя, мерцающие рубины. Переливаются облитые золотом каменные выступы, вспыхивают аметистовые друзы… Последняя ступень предлагает ступить на решетку, под которой на глубине в несколько десятков локтей сверкает настоящее море драгоценностей, переплетение жил, рек и дорог. Молчаливый служитель остается у лестницы. Арэнкин тронул двери, кажется, отлитые из цельного золота, и они вошли в глубокую пещеру. В шаге от входа каменный пол превращается в поблескивающий темный металл. Его прорезают неширокие каменные дорожки. Свод пещеры инкрустирован драгоценностями, а в глубине возвышается огромное изваяние змеи с семью головами. Вместо глаз у змеиных голов драгоценные камни, само изваяние бронзовое, с золотой и серебряной отделкой. Перед статуей – длинный и узкий водоем, клубящийся морозным паром.