Найди меня в темноте
Шрифт:
Этих баб находит его группа. Выходит на них совершенно случайно в начале этой зимы. Когда чистят Гейнсвелл. Одна из них, самая сильная, прыгает из стенного шкафа на Дэрила с осколком зеркала в руке. Она долго не отпускает свое оружие, все пытается ударить его в горло. Дэрил чуть не переламывает ей запястье и вырубает, потому что иначе чувствует, что его просто тупо прирежут, как хряка в той спальне. Остальные две просто жмутся другу к другу, наблюдая эту жестокую схватку. Молча. Даже не скулят. Просто смотрят, широко распахнув
Только Селене удается подойти к ним и поговорить. Накинуть на их почти голые тела, куртки которые скидывают с плеч мужчины по ее знаку. Хорошо, что с ними тогда была Селена. Иначе бабы тут же начинают сжиматься в комок и прятать голову в плечи, отводя в сторону взгляд полный ужаса, когда к ним подходит кто-то из мужиков.
Того самого животного ужаса, который он видел в глазах Бэт той ночью в Вудбридже. Который оставил такой ожог где-то внутри него, что до сих пор тянет болью.
Одной из тех была пятнадцатилетняя девочка со светло-русым хвостиком, превратившимся в один большой колтун. Ему долго еще снился взгляд ее пронзительных светло-голубых глаз. Ее тонкие ножки и ручки. Ее шейка под этим колтуном-хвостиком.
Это действительно просто херов конец света…
Как можно, на хер, хотеть трахнуть ребенка? У него это просто не укладывается в башке.
– Что было дальше? – спрашивает Бэт.
– Дальше было голосование Совета. Совет постановил отдать их Гроуди.
– О! – говорит она глухо. Разочарованно. И он чувствует горечь во рту при этом «О!».
И они бы их отдали. Потому что должны были их отдать. Потому что благополучие Александрии должно быть превыше всего, как говорят члены совета, объявляя о своем решение после долгих и мучительных споров.
Бабы сразу понимают, что происходит. Когда только приходят сказать им. Тогда кажется, что все пройдет нормально. Все должно быть нормально, если можно так сказать в той херовой ситуации.
Бабы соглашаются уехать без писка. Обмен должен состояться на развязке Четыреста девяносто пятого шоссе при повороте на Спрингфилд. На открытом пространстве среди брошенных машин. Чтобы без всяких лишних глупостей, как говорит сам Гроуди, подкативший к стенам Александрии.
На хера тогда в него вдруг цепляется эта пятнадцатилетняя девочка? Какого хера именно в него, когда ближе к ней стоит Гленн?
– Убей меня лучше! Просто убей! Сейчас! – она смотрит на него своими большими светло-голубыми глазами, а у него скручивает в тот момент все внутренности. От этих тонких рук, покрытых шрамами от сигаретных ожогов. От узкой полоски шрама на ее щеке.
Бэт… Бэт… Бэт… , только и бьется в голове, отражаясь невыносимой острой болью, несмотря на то, что уже прошел год с момента ее смерти. Он видит, что Гленн тоже смотрит на девочку со странным выражением в глазах, кусая губы. И Рик…
Они все видят в ней
Их было трое. Трое на трое. Как было условлено. И бабы. Те почти доходят до Гроуди, когда Дэрил вдруг стреляет. Прямо в лоб Гроуди. Гленн и Рик убирают остальных…
Это охренительно глупо. Но это могло бы сработать… Дэрил знает тип людей, что состоят в банде Гроуди. Они как херовы пауки в банке – готовы сожрать друг друга при малейшей слабости, и только сильный вожак может удержать их от этого. Именно так и говорит Рику перед обменом, чувствуя странное ощущение долбанной неправильности всего происходящего.
Сработало бы. Если бы у Гроуди не остался наследник его долбанной банки с пауками… Сын, который теперь желает их головы.
Его собственную. Рика. Гленна.
– Откуда сын Гроуди узнал, что это именно вы?
– Не знаю. Наверное, есть крыса. Иначе как он сумел подбросить нам ходячих в подарок недавно сюда, за стены?
Бэт еще крепче прижимается к нему. А потом поднимает голову и долго смотрит в его глаза.
– Я рада, что вы их не отдали. Я рада. Хотя то, что… эти головы…
– Не думай об этом. Просто не думай.
Дэрил начинает ее целовать. Потому что хочет отвлечь ее и себя от мыслей о предстоящей вылазке. И это происходит. Потому что охренительно быстро, едва он только касается своим языком ее языка, у него из головы стирается все, кроме ее тела и жара ее поцелуя. Ее сладости. Ее нежности. Никогда еще в своей жизни он не чувствовал того, что ощущает, просто целуя ее. И это просто поцелуи, мать их… !
Когда он наконец отрывается от нее, губы Бэт совершенно распухшие от поцелуев, а сама она хватается за его плечи, словно с трудом держится на ногах. Да признаться, он и сам еле стоит. С удовольствием лег бы, ловит себя на мысли, и сам смущается ее смелости. Хорошо, что в этот раз не полез ей под футболку, иначе все закончилось бы на траве заднего дворика дома Ри. А это охренеть как неправильно! Потому что у нее все должно быть по-особенному. Потому что она особенная…
Перед тем, как расстаться, Бэт снимает с запястья один из своих браслетов и вяжет на его руку.
– Если тебя не смутят, конечно, бусины…
Смутят ли они его? Вряд ли, думает он, глядя на ее макушку, склоненную над его рукой. Ее браслет на его руке – это нечто особенное. Нечто особенное…
Он хочет ей столько сказать, когда она поднимает взгляд от его запястья и смотрит на него. Столько всего! Но слова почему-то улетают из головы, и тогда он просто обхватывает руками ее лицо и целует.
Целует…. Выпивая до самого дна. Словно она вода, а он только что вышел из долбанной пустыни…