Найди меня
Шрифт:
– Совсем не новое. Но это место олицетворяет тот период, когда я на короткое время держал жизнь у себя в ладонях и после которого уже никогда не был прежним. Иногда я думаю, что там моя жизнь остановилась и только там сможет начаться заново. – Он как будто погрузился в свои мысли. – Я понятия не имею, хочет ли этого Миранда, да и ты тоже. Но мы уж слишком разоткровенничались, и теперь поздно останавливаться. Так что позволь мне отвести тебя туда. Это всего в двух минутах отсюда.
Когда мы дошли до виа делла Паче, я подумал, что он отведет нас в одну из моих любимых церквей в этом районе. Но, едва
– Пап, я никогда не рассказывал тебе об этом, но однажды ночью я напился в стельку. Меня только что вырвало у статуи Пасквино, и никогда в жизни я не был настолько пьян, и все же здесь, прислонившись к этой самой стене, я знал, сколько бы ни выпил, что сейчас, пока Оливер обнимает меня, я и живу своей жизнью, что все, пережитое до этого с другими не было даже грубым наброском или тенью происходящего со мной. И теперь, девять лет спустя, когда я смотрю на эту стену под старой лампадой, я снова с ним и, клянусь тебе, ничего не изменилось. Через тридцать, сорок, пятьдесят лет мои чувства останутся прежними. Я за свою жизнь встретил много женщин и еще больше мужчин, но то, что водяными знаками нанесено на эту самую стену, затмевает всех, кого я знал. Приходя сюда, я могу быть один или в компании, например с тобой, но при этом я всегда с ним. Если я стою час, глядя на эту стену, то провожу с ним час. И если я заговорю с ней, она мне ответит.
– И что скажет? – спросила Миранда, которую полностью захватили стена и слова Элио.
– Что скажет? Просто: «Ищи меня, найди меня».
– А ты что ответишь?
– Я отвечу то же самое. «Ищи меня, найди меня», и мы оба счастливы. Теперь вы знаете.
– Может, тебе нужно поменьше гордости и побольше смелости? Гордостью мы обычно называем страх. Когда-то ты ничего не боялся. Что случилось?
– Ты ошибаешься насчет моей смелости, – сказал он. – Мне никогда не хватало духу даже позвонить или написать ему, не говоря уж о том, чтобы навестить. Единственное, на что я способен, – это, оставшись в одиночестве, шептать его имя в темноте. После я всегда смеюсь над собой и молюсь, как бы не прошептать его имя, когда я с кем-то другим.
Мы с Мирандой молчали. Она подошла к Элио и поцеловала его в щеку. Сказать нам было нечего.
– Я только раз прошептал чужое имя, но, кажется, это изменило меня на всю жизнь, – сказал я, повернувшись к Миранде, которая тут же поняла, о чем я.
– Только в его случае… Можно я расскажу? – спросила она меня.
Я кивнул.
– В его случае он прошептал чужое имя той женщине, с которой спал, – сказала Миранда. – Ну и чудные у всех нас семьи!
Добавить было нечего.
Немного погодя мы решили выпить по бокалу вина «У Серджетто».
Когда мы пришли, энотека только открывалась и все столики были свободны, а потому мы сели там, где сидели накануне.
– Видите, я тоже заболела вигилиями, – усмехнулась Миранда.
Мне понравилось, что горели не все лампы; в заведении стоял полумрак, отчего казалось, что сейчас позднее, чем есть на самом деле. Официант за барной стойкой
– Что за друг? – спросил я.
– Друг с машиной, – ответил он, напустив строгий вид, и покачал головой. Тем самым он давал мне понять, что я глубоко заблуждаюсь.
Принеся нам вино, официант вернулся за стойку и вынес закуски.
– За счет заведения, – сказал он.
Видимо, потому что вчера вечером я оставил ему хорошие чаевые. Уходили мы одними из последних, перед самым закрытием.
Мы выпили за счастье друг друга.
– Кто знает, может быть, завтра мы придем на твой концерт после Археологического музея – если все-таки поедем в Неаполь.
– Пожалуйста, пожалуйста, приходите. Я оставлю для вас два билета в кассе. – Потом он надел свитер и встал. – Скажу одно. Ты произнес эти слова много лет назад, теперь моя очередь: «Я вам двоим завидую. Пожалуйста, не испортите этого».
Я был с двумя людьми, которых любил больше всего на свете.
Мы расцеловались на прощание. Потом я снова сел и посмотрел на Миранду.
– Кажется, я чрезвычайно счастлив.
– Я тоже. Можем продолжать в том же духе до конца жизни.
– Почему бы и нет.
– Что ты в первую очередь хочешь сделать на следующей неделе, когда мы, если погода не подведет, окажемся на пляже?
– Я хочу взять такси на вокзале, добраться до дома, надеть плавки, спуститься по камушкам и вместе с тобой нырнуть в воду.
– Я оставила купальник во Флоренции.
– У меня дома их полно. Лучше того: будем плавать голышом.
– В ноябре?
– Вода в ноябре еще теплая.
Cadenza[12]
– Вы краснеете, – сказал он.
– Нет, не краснею.
Он с веселым недоверием посмотрел на меня через стол.
– Уверены?
Я подумал несколько секунд и сдался.
– Ладно, наверное, краснею.
Я был еще достаточно молод и терпеть не мог, когда меня так легко раскалывали, особенно во время неловкого молчания с человеком чуть ли не в два раза меня старше, и в то же время уже достаточно взрослым, чтобы обрадоваться, что румянец на моих щеках выдает то, чего я не хотел говорить. Потом я взглянул на него.
– Вы тоже краснеете, – заметил я.
– Знаю.
Это было часа через два.
Я познакомился с ним во время антракта на концерте камерной музыки в церкви Святого У. на Правом берегу. Это произошло в воскресенье в начале ноября; было не холодно, но и не тепло, обычный облачный осенний вечер, который опускается слишком рано и предвещает долгие зимние месяцы. Многие зрители уже сидели на своих местах: одни в перчатках, другие в пальто. И все же, несмотря на холодок, атмосфера сложилась довольно уютная, и народ тихонько пробирался к своим местам между скамьями, явно предвкушая концерт. Я впервые оказался в этой церкви и выбрал место в самом последнем ряду, на случай если исполнение мне не понравится и я захочу уйти, никого не побеспокоив.