Найди меня
Шрифт:
– Вот это я в нем и люблю, – сказала она, оборачиваясь к Элио, – то, как его мозг все выворачивает, будто бы жизнь состоит из никчемных обрывков бумаги, которые он складывает и превращает в крошечные оригами. Ты тоже такой?
– Я ведь его сын, – сказал он, смущенно кивнув.
В кафе «Сант-Эустакио» было столько народу, что мы не нашли свободного столика и решили выпить кофе у барной стойки. Элио заметил, что за все годы, что он сюда приходил, ему ни разу не довелось здесь сесть. Туристы торчат в кафе часами, занимая все места и читая карты и путеводители. Он настоял,
– Как считаешь, я его шокировала?
– Вовсе нет.
– Думаешь, он против моего вторжения?
– С чего бы. Когда я только развелся, он все время мне докучал, уговаривал кого-нибудь найти.
– И ты кого-нибудь нашел?
– Кажется, да. Она сказала, что останется со мной.
– Кто останется с тобой? – спросил Элио, держа в руках чек и изо всех сил пытаясь привлечь внимание одного из мужчин за кофемашинами.
– Она.
– А ты ей объяснил, во что она впуталась?
– Нет. Но скоро она придет в ужас.
Через несколько секунд на стойку перед нами поставили три чашки.
– Три года назад я попытался провести здесь приватную вигилию с одной девушкой, и это был кошмар, – признался Элио.
– Как так? – спросила Миранда.
Элио объяснил, что пытался воспринять ее присутствие в кафе как нечто значимое, в особенности учитывая, что это место уже носило отпечаток других событий его жизни, и из-за этого они поссорились. Она все время говорила, что кофе здесь самый посредственный, а он возражал, мол, дело вообще не в кофе, а в том, чтобы пить его именно здесь. Эта ссора не только испортила вигилию, но и заставила его возненавидеть девушку. Они выпили кофе так быстро, как смогли, разошлись в разные стороны и больше никогда не встречались.
– И все же именно здесь уже довольно много лет назад я получил первое представление о том, какой может быть жизнь художника среди художников. Мы с отцом приходим сюда каждый раз, когда он приезжает в Рим.
– И как, годы творческой жизни оправдали твои ожидания? – полюбопытствовала Миранда.
– Я суеверен, поэтому мне надо следить за языком, – ответил Элио. – Но они вселяют большую надежду – я имею в виду свою пианистическую карьеру. А все остальное… Остальное мы обсуждать не будем.
– И все же именно об остальном я и хочу узнать, – произнес я, заметив, что говорю в точности как отец Миранды. Тут она поняла, что дело принимает личный оборот, и, извинившись, пошла искать туалет.
– Все остальное, папа, – продолжил Элио, – теперь закрытая книга. Когда я впервые пришел сюда, мне было семнадцать и я оказался среди людей, которые много читают, любят поэзию, глубоко воспринимают кино и знают все, что следует знать о классической музыке. Они приняли меня в свой клан, и каждые школьные, а позднее и университетские каникулы я приезжал в Рим, чтобы провести время с ними и как можно лучше узнать, что такое жизнь в творчестве.
Я ничего не сказал, но он заметил выражение моих глаз.
– Однако больше, чем моя дружба с ними, больше, чем
– Почему ты мне это говоришь? – спросил я.
– Потому что сейчас я вижу тебя не как своего отца, а как влюбленного. Я никогда не видел тебя таким. А потому очень счастлив и, глядя на тебя, почти завидую. Ты вдруг стал таким молодым… Должно быть, это любовь.
Если раньше мне в голову не приходила подобная мысль, то теперь я точно осознал, что я самый везучий отец на свете. Вокруг нас толпились люди; некоторые пытались протиснуться к стойке, но мне казалось, что никто из них не нарушает интимности нашей беседы. Мы тихонько разговаривали в одном из самых оживленных кафе Рима, словно бы сидели дома у камина.
– Любовь – это просто, – сказал я. – Тут важна смелость любить и доверять, и не все мы обладаем и тем и другим. Но чего ты, возможно, не знаешь, так это того, что ты научил меня гораздо большему, чем я тебя. Например, эти вигилии, возможно, не что иное, как мое желание следовать по твоим стопам, делиться с тобой всем и присутствовать в твоей жизни так, как я всегда хотел, чтобы ты присутствовал в моей. Я научил тебя отмечать мгновения, когда время останавливается, но эти мгновения очень мало значат, если не делить их с теми, кого любишь. Либо они останутся в тебе и будут гноиться всю жизнь, либо, если повезет (а мало кому везет), ты сможешь передать их с помощью того, что называют искусством, – в твоем случае через музыку. Но особенно я всегда завидовал твоей смелости, тому, как ты поверил в свою любовь к музыке, а позднее – в свою любовь к Оливеру.
Тут Миранда вернулась и обхватила меня рукой.
– У меня никогда не было такого доверия ни к моим возлюбленным, ни, если поверишь, к моей работе, – продолжил я. – Но я обнаружил его почти случайно, когда вчера эта молодая женщина пригласила меня на обед, хотя я все время твердил ей: «Нет, спасибо, нет, я никак не могу, нет, нет…» Но она мне не поверила и не дала спрятаться обратно в раковину. – Я был рад, что мы поговорили. – Как ты сказал, между нами никогда не было секретов. Надеюсь, никогда и не будет.
Мы наспех сделали по три глотка кофе и, покинув кафе «Сант-Эустакио», направились в сторону Корсо.
– Куда теперь? – поинтересовалась Миранда.
– Думаю, на виа Белсиана, – предложил я, вспомнив, что мы с Элио всегда заканчивали походом в книжный магазин на Белсиана, который он называл «Если любовь» в память о книге стихов, опубликованной десятью годами ранее.
– Нет, сегодня не на виа Белсиана. Я хочу отвести тебя туда, куда я раньше тебя никогда не водил.
– Значит, это что-то новое? – спросил я, надеясь, что он расскажет мне о своем последнем романе.