Найти, чтобы потерять
Шрифт:
– Свет, а как ты нажила капитал? Или это вопрос слишком интимный?
Серый Волк брякает ложечку о блюдце и удивленно таращит на меня свои хищные, сегодня совершенно зеленые глаза.
– Вопрос более чем интимный и к тому же неприличный, но тебе, Левушка, я отвечу. Для начала я вышла замуж за деньги. Я была не слишком красива, но во всяком случае лучше, чем эта. – Светик брезгливо двигает плечиком в сторону все еще глазеющей на нас девицы. – И еще у меня были мозги, которые многие мужчины – не в обиду тебе будь сказано – ценят больше, чем красоту или хороший характер. Хороший характер, кстати, никто не ценит – возьми на заметку, пригодится. Вставишь в роман какой-нибудь… Да! Я вышла замуж за деньги, но ко времени развода научилась делать их сама, причем гораздо лучше мужа! Потому что я вообще способная. – Она жмурится и чуть
– Не сомневаюсь! – серьезно говорю я.
– А потом пошло-поехало… И все правда, что деньги к деньгам. Главное было даже не заработать, а сохранить. Потому что, когда я свой капитал наживала, рынок у нас был прям как при феодализме: если ты не чей-нибудь вассал и не можешь отсидеться за крепостными стенами какого-нибудь князя при набегах варяг, татар и прочих викингов, тебя сожрут с потрохами. Я выбрала правильно и, как видишь, до сих пор жива… и даже местами здорова. Хотя рынок с тех пор не слишком изменился. И теперь все друг друга жрут, дерут в клочья, подставляют и даже отстреливают. Слушай, а давай сменим тему? Скажи, правда, что Николай Николаевич показывал тебе свою коллекцию… ну, которую он с собой возит?
– Откуда ты знаешь? – удивляюсь я.
– И что там такие уникальные вещички… – Светка снова жмурится, и я, кажется, начинаю понимать, почему бриллианты – лучшие друзья девушек. Особенно таких, которым хорошо за сорок… особенно таких! Потому что даже при одном упоминании о драгоценностях Светик хорошеет на глазах и сбрасывает лет этак пяток. – Просто музейные экспонаты, да?
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – отвечаю я. – И потом, не ты ли сама читала мой договор и растолковывала мне, как опасно быть болтливым, имея патроном такого сюзерена, как наш обидчивый богатырь Никитич? Ничего я не видел: ни драгоценностей, ни чего-то другого!
– Ну тогда и я тебе ничего не скажу! – надувается она. – А тебе с твоим любопытством наверняка захочется задать мне кое-какие вопросы!
– Какие? – тут же настораживаюсь я.
– Любые!
– Так уж и любые! И пока у меня вообще нет никаких вопросов… разве что о Лин: настоящая она китаянка или нет? Хотя ответ очевиден: нет. Иначе она разговаривала бы с акцентом, а она говорит так, будто родилась и выросла тут. Вот я сам и ответил!
– Ну-ну… – саркастически замечает Светка. – Если тебя устраивает такой ответ…
– Я не прав?
– Ты прав, Левушка… ты всегда прав!
– Но ты явно хотела сказать совершенно противоположное!
– Почему ты так решил? – Теперь эта невыносимая женщина открыто надо мной издевалась.
– Потому что я хорошо слышу интонацию, – бурчу я, и настроение портится окончательно. – Спасибо за компанию! – говорю я и встаю, чтобы покинуть ресторанный зал и снова слоняться без всякой цели… Я уже написал пробную главу, в которой фигурируют и кролики, и коростеньское босоногое детство, и экскурс в древнюю историю – с мстительной княгиней Ольгой, явившейся сводить счеты за убитого древлянами мужа. Муж был еще тот перец: собрав дань и прогуляв ее, он решил, что может вытрясти с вассалов еще, и явился снять с искоростенцев исподнее. Которые, как и все, кого беззастенчиво грабят и отбирают нажитое, не стерпели и, приладив князюшку ногами к вершинам двух наклоненных дерев, растения эти отпустили… Жена, явившаяся рассчитаться за позорную смерть мужа, прикинулась кроткой горлинкой и востребовала дань малую: всего-навсего по три голубя да по три воробья со двора. Затем ее воины привязали к птицам тлеющий трут и отпустили – а те полетели по домам. Легенда, конечно. Скорее всего, Ольга спалила Искоростень просто и без затей. Насладившись зрелищем трупов и пепелища, вдова отправилась восвояси… Да, маленькая деталь: перед тем как предать огню старых и малых, Ольга, объявленная затем святой и равноапостольной, закопала заживо древлянских послов. Это было первое посольство – второе милая молодая женщина сожгла заживо в бане… Кстати, не отсюда ли и сказки о Бабе-Яге?! Наверняка! Сделанное столь понравилось княгине, что, войдя во вкус, она спалила уже целый город… О, забыл! Ольга на поминках по мужу еще и приглашенных гостей убила! Сам собой напрашивается вывод: равноапостольная она была или попросту серийная маньячка? Но чем тогда можно было заниматься, кроме как воевать? Вышивать княгиня Ольга явно не любила, иначе сидела бы себе за пяльцами и горевала потихоньку. А она потихоньку не желала…
– Рада была твоему обществу! – говорит Светка, совсем уж непонятно отчего сияя. – Может, еще и поужинаем сегодня вместе?
– Не знаю, – говорю я. – Как получится. Скорее всего, я просто кофе вечером выпью. Отчего-то аппетит совсем пропал…
– А я постоянно хочу есть в последнее время! – говорит она. – Постоянно хочу есть!
Прошлое, которое определяет будущее. Век пятнадцатый, Ренессанс. Время желаний и шлюх
Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое!» – но это было уже в веках, бывших прежде нас.
– Я хочу есть! – сказала она.
Он взглянул на нее и в который раз удивился ее ненасытности: она всегда хотела либо есть, либо совокупляться, но именно это качество и притягивало его в ней больше всего. Ее неуемная жадность во всем. И еще – ее жестокость. Потому что он и сам был жестоким. И также алкал всего и сразу. Он хотел много. Очень много! Женщин, славы, денег, власти… Но для того чтобы иметь все и утолить свои неуемные желания, ему совсем не обязательно было идти на войну. Был и другой путь. И на этом пути он тоже мог и убивать, и насиловать, и грабить… он мог делать все, что хотел. Потому что время ему благоприятствовало. Это было время желаний – утоленных желаний. И он мог взять что хотел и дать ей, что хотела она – женщина, появившаяся из ниоткуда. Женщина с нежным именем Роза. С лицом ангела и волосами цвета червонного золота.
Он пропустил прядь между пальцами, и она выгнулась, застонав от невыносимого, жгучего желания, и задрала платье, бесстыдно раскинув ноги.
– Иди ко мне! – приказала она.
– Так ты хочешь есть или… – Он употребил слово, которое более пристало говорить не вельможе и кардиналу, а простолюдину где-нибудь в кабаке, но это завело ее еще больше. Роза зарычала и впилась в него ногтями, опрокидывая на себя.
– Возьми меня, ты, ублюдок! – крикнула она.
Шлюха… какая же она все-таки была бесстыжая шлюха! В отличие от него – бывшего отнюдь не ублюдком и бастардом, но имевшего имя – почтенное имя! – и могущего назвать всех своих предков до восьмого колена! Она же была никто, более того, опасно было то, что он ничего о ней не знал, – ничего, кроме плохого! Но от этого его еще больше тянуло к этому телу, к этому лицу, к ее становящемуся хриплым от страсти голосу…
– Ты поедешь со мной в Рим? – спросил он, когда она насытилась и им, и ягнячьими ребрышками. Ребрышки, поданные им раньше, уже остыли, но Роза, похоже, остывала куда медленнее, чем жареное мясо: она снова и снова бросала на него многозначительные взгляды, медленно, напоказ облизывая жирные пальцы.
– Зачем тебе ехать в Рим? – спросила она. – Разве нам плохо здесь?
Да, она была всего лишь женщиной – той, что не видела дальше собственного носа, – женщиной, которых до нее у него было великое множество и наверняка будет еще больше после, но… Он и сам не понимал, почему его так влекло к ней!
– Я беременна, – вдруг сказала она. – Беременна от тебя!
Он отвернулся, долго смотрел через узкое окно на обмелевшую от летнего зноя реку, на курчавые заплатки виноградников на склонах, на белых овец, выбирающих остатки сгоревшей на солнце травы: они не знали, которая из них завтра окажется зажаренной и съеденной, – и в этом было их овечье счастье. Он долго смотрел и так же долго молчал. До него у нее были и другие мужчины… много мужчин. Возможно, не столько, сколько у него самого побывало женщин, но все же она жила тем, что отдавала свое тело тому, кто за него платил. Хорошо платил. Но он заплатил за него больше! Поэтому эта рыжеволосая шлюха сейчас с ним, кардиналом Родриго Борджиа! Да, их время – это время желаний и шлюх, которые спят с кем попало, а потом утверждают, что забеременели! У него уже было трое детей от трех разных женщин, и он признал себя их отцом… Три паскудные шлюхи, которые отдались ему, потому что он их захотел! Возможно, и эта рыжая благополучно родит и он даст ребенку свое имя – а потом избавится от нее. Зачем ему эта уже увядающая роза?