Найти и обезвредить. Чистые руки. Марчелло и К°
Шрифт:
— Должны были, — твердо сказал Сафронов. — Несу полную ответственность, товарищ майор. А тому товарищу нижайше кланяюсь и в долгу перед ним не останусь.
— Достается ему там... Каждый час, что год. А может, его и нет уже. Такая работа... Но будем надеяться на лучшее. Гитлеровцы твердят о сверхчеловеке и не подозревают, что сверхчеловек — простой смертный славянин — сидит у них переводчиком.
Оперуполномоченный чувствовал себя как-то виновато и неуверенно при этих рассуждениях, но про себя не соглашался с начальником насчет «простого славянина». Сафронов был старше своего начальника. Многое повидал на своем веку, но нигде и никогда не имел
— Ничего реального Деверев немцам предложить не мог, кроме мыльного пузыря, который сразу же лопнет, если на него даже не дышать. А вот людей погубить может. Одним словом, предатель, — сказал Иван Васильевич перед тем как уйти из землянки начальника.
По весеннему лесу, в котором еще виднелись белые снежные островки, оперуполномоченный возвращался в окопы своего батальона, залитые талой водой. Громыхала артиллерия. Полыхала война. На ней одни сражались на переднем крае, другие — в тылу врага, на своей передовой, не менее опасной и коварной, под носом у изощренного противника...
31
Чем глубже я забирался в материалы на Деверева, в сложный лабиринт человеческих поступков и судеб, сотканный из многочисленных справок, запросов и ответов на них, написанных от руки протоколов допросов и машинописных указаний и резолюций, тем больше мысленно преклонялся перед теми, кто проделал огромную кропотливую работу по добыванию всех этих сведений, кто собирал их по крупицам, подшивал и нумеровал, писал на коленях при свете коптилки во фронтовых землянках.
Скупые сообщения зафронтового разведчика, работавшего у фашистов переводчиком в отделе 1-Ц [1] , давали не только ценнейшую информацию, но и показывали, каких трудов и какого хладнокровия и выдержки стоила эта его работа во вражеском логове. Добыть информацию — это далеко еще не все. Ее надо передать, с кем-то встречаться, куда-то отлучаться и каждый раз скрупулезно готовиться, чтобы отлучки и встречи выглядели оправданными, естественными и выдерживали педантичную проверку абвера.
1
Разведывательный отдел германского войскового соединения периода войны 1941—1945 гг., занимавшийся сбором и обработкой разведывательных сведений о Советской Армии, допросом военнопленных, вербовкой агентуры в лагерях военнопленных и т. д.
Из всего того, что сообщал разведчик, именовавшийся Иваном, отчетливо вырисовывалась темная личность продавшегося оккупантам Деверева, провокатора и авантюриста. Его не страшило то, что немцы присвоили ему номер, который он должен был помнить на немецком языке и в любую минуту отзываться на него, а не на свое дворянское имя. Он не обливался холодным потом от того, что мог затеряться в гитлеровских лагерях как занумерованная, но никому не нужная, выброшенная на свалку вещь.
Этот номер опять куда-то везли. Рядом с ним на заднем сиденье автомашины сидел «Иван». Деверев попытался с ним заговорить, выяснить, куда и зачем его везут, но офицер, сидевший рядом с шофером, сразу спросил у переводчика, чем интересуется пассажир. Неожиданный увоз из тюрьмы пугал Деверева. А везли его в лагерь, где содержались попавшие в фашистский плен офицеры Советской Армии, которых обрабатывали и склоняли
— Переведите, пожалуйста, господину майору, что надо бы мне появиться в лагере без погон. Иначе я буду слишком заметен, а так бы я растворился в общей массе и мне легче было бы справиться с заданием.
«Иван» перевел фон Мейснеру мнение Деверева, но майор тут же отверг просьбу агента. Ему не понравились возникшие у Деверева сомнения.
— Он должен выполнять, а не рассуждать, — довольно резко сказал майор.
Деверев не понял, что сказал фон Мейснер, но по тону догадался о реакции и больше уже ни о чем не спрашивал. Перед тем как передать его коменданту лагеря, фон Мейснер сказал:
— При успешном выполнении задания вы будете направлены в школу пропагандистов РОА в Дабендорф.
— Я все сделаю для Великой Германии, — ответил агент, испытывая острую боль в запястьях от наручников.
На следующий день команду военнопленных погнали на железнодорожную станцию грузить лес и металлолом. Среди них был и Деверев. Он умышленно не заводил ни с кем разговоров, помалкивал, присматривался и в поисках доверчивого старался помочь тем, кто работал с ним рядом, подставляя свое плечо под тяжести. Одному из них он сочувственно проронил:
— Дай-ка я, браток, у меня еще есть силенка.
Военнопленный отступил назад, отдав ему в руки шершавый обрез чугунной трубы, и они вчетвером подняли ее и бросили на платформу.
Администрация лагеря, выполняя предписания свыше, считала, что изнурительная физическая работа наилучшим образом дополняет рвения пропагандистов, внушавших пленным идеологию фашизма.
Под вечер команда возвращалась в лагерь. Семенивший рядом с Деверевым военнопленный, которому тот помогал при погрузке железнодорожной платформы, тихо спросил:
— Давно с той стороны?
— Да нет, недавно.
— Как там?
— Ничего. Все нормально.
— Погоны стали носить?
— Есть приказ. Повседневные золотые. Возвращаются к старому, а когда-то срывали... А ты давно здесь?
— Как Власов предал.
— Тише, — настороженно прошептал Деверев.
Пленный с воспаленными слезящимися глазами и впалой грудью понимающе посмотрел на него и даже хотел пожать ему руку.
— Рядом со мной вчера освободилось место. Умер тут один капитан, командир роты, — уже на территории лагеря доверчиво сказал он.
— А можно? — войдя в роль, прикидывался Деверев.
— Спроси у блокфюрера и ложись.
Из-за брезгливости ему не хотелось ложиться на место умершего капитана, но упускать благоволившего к нему пленного он не хотел. Так оказался Деверев на нарах рядом с Кангиным Юрием, капитаном-связистом, дни которого были сочтены. У него давно уже кровоточила язва желудка, но он все еще на что-то надеялся, ловил каждое сочувственное, доброе слово и этим пока что жил. А Деверев уже навис над ним, как ворон над своей добычей.