Назад дороги нет
Шрифт:
— Да! — выкрикивает, бросая на меня злой взгляд. — Кто бы меня в “Бразерсе” держал, если бы узнал, что я гей?
Боги всемогущие, какой лютый треш.
— Правильно, чтобы не узнали, что он жопу любит подставлять, нужно ни в чём не виновных баб на откуп извращенцам отдавать, — говорит Роджер, а на лице такое отвращение написано, что, кажется, сейчас печень выблюет.
— Мне срать, с кем ты там, в свободное время, в постели прыгаешь. На херах скачешь, с козой или тюленем сношаешься, в порно снимаешься... А вот на то, что вы тут устроили, мне совсем не безразлично.
Слон кивает, а молчащий до этого Борисов всё-таки подскакивает на ноги.
— Вик, послушай! — просит, снова забыв, что я ему не друг и не невеста, чтобы панибратствовать. — Это всё какая-то ошибка, понимаешь? Не слушай этого гомика, я бы никогда не стал этой ерундой заниматься. Это всё он, он! А меня сейчас подставляет, чтобы свою жопу спасти!
— Смотрю, сегодня все хотят, чтобы я их послушал. Только мне надоело, уяснил? Разговор окончен.
Он ещё что-то пытается сказать, объяснить, а я даю отмашку, и охранники Карла волокут упирающегося Гену к двери. Слон затравленно смотрит на своего подельника, а я кивком указываю на дверь. Он жалкий, и так уже получил, пусть сам, без помощи парочки татуированных амбалов, движется к выходу.
Я знаю, куда их отвезут, но сам подъеду позже. Пока что у меня есть одно дело куда важнее.
Выхожу из кабинета, а коридоры клуба встречают меня непривычной тишиной. Закрываю кабинет, хлопаю Роджера по плечу и тот, молча, уходит. Знаю, что подождёт, пока я закончу, но с этим делом справлюсь сам.
Прохожу дальше, спускаюсь на уровень ниже и, распахнув дверь, попадаю в комнату охраны клуба, где сидят кучкой ещё и бармены.
— Шеф, что стряслось? — спрашивает один из них. — Клуб закрылся, всех домой распустили, а нас заперли. Мы чего-то не знаем?
Всё вы знаете, суки.
— Не знаете, но сейчас узнаете, — киваю, прислонившись плечом к дверному косяку. — С сегодняшнего дня вы все уволены. До единого. Ясно выразился?
Прокатывается ропот, возмущённые вопросы летят с разных сторон, но я жестом пресекаю лишние разговоры.
— Никто из вас не сможет меня убедить, что вы не знали о том, что творит Борисов в баре. По рожам вижу, что знали. Я не в курсе, хорошо ли он с вами делился, плевать. Всем будут выданы рекомендации, расчёт, но видеть вас в клубе больше не хочу.
Я всё жду, когда хоть кто-то из них начнёт угрожать трудовой инспекцией, вопить о попранных правах работников, но они молчат, точно воды в рот набрали, и это служит самым лучшим подтверждением того, что они все заодно.
— Выметайтесь.
Снова ропот, шепотки, но ни одного прямого и открытого взгляда, ничего, что могло бы помочь спастись от увольнения. Мне становится противно, что столько лет держал под боком крыс.
Когда они, собрав манатки, выметаются из клуба, обходим с Роджером помещение, проверяем все ходы и выходы и убедившись, наконец, что в клубе больше никого нет, закрываем двери и ставим на сигнализацию.
Пора проверить, как там Борисов.
Пока едем в машине, молчим, потому что говорить ни о чём не хочется. Хочется просто разбить кому-нибудь голову, и дело с концом, но понимаю, что ни к чему хорошему это не приведёт. Марать
Автомобиль — здоровый бронированный внедорожник — постепенно снижает скорость, а непроглядную тьму кругом освещают лишь фары. Я знаю это место слишком хорошо, но по спине пробегает холодок. Когда-то в молодости, когда мы спутались не с теми, в этом лесу закапывали трупы. Сейчас уже место не является столь зловещим, но слава его жива. Что-то типа Битцевского парка, хотя давно уже не роют ямы для жмуриков.
Роджер тихо смеётся, бурча себе под нос, что Карл — чёртов любитель спецэффектов. Меня самого безудержно тянет улыбаться, потому что Борисов, как коренной житель города, не может не знать, что творилось в этих местах в шальные девяностые.
— Небось, этот придурок уже полные штаны наложил, — говорит Роджер, а наш молчаливый водитель издаёт звук, очень похожий на смешок. — Пошли быстрее, веселье всё пропустим.
Вываливаемся из автомобиля и идём по знакомой тропке, а в голове мысли о том, что я бы предпочёл больше никогда сюда не возвращаться. Думаю, Роджер со мной согласен, но Карл всегда будет верен себе. Мазохист, любящий возвращаться на старые места и ковырять свои раны ржавым гвоздём.
Чем глубже заходим в лес, тем слышнее приглушённые голоса и странные звуки. Карл знает, что убивать Борисова нельзя, да он бы и не стал. Собственно наш Чёрный ангел не так ужасен, как может показаться на первый взгляд и кровь зря лить не станет.
— Он всё рассказал, — говорит Карл, завидев нас. — И о поставщиках “Склерозника”, и о заказчиках. Мелкие сошки, недавно в городе.
Это радует, потому что лишние проблемы с наркодельцами большого масштаба никому не нужны.
— Живые хоть? — спрашивает Роджер, подбородком указывая на лежащих на земле Борисова и Слона.
— Очухаются, — машет рукой Карл. — Собственно, я заставил их действие “Склерозника” на себе испытать. Рыдали, давились, но проглотили.
— От передоза же кома наступает, — говорю, подойдя к двум телам, и носком ботинка тычу Слона в бок. Не шевелится.
— Ну, наступит, значит, туда им и дорога, — пожимает плечами Чёрный ангел и усмехается. — Ничего с ними не будет, такие так просто не дохнут.
Присаживаюсь на корточки, прикладываю руку к шее Борисова и отчётливо ощущаю ровно бьющийся под пальцами пульс. Карл никогда не врёт, не обманул и сейчас — выживут.
— Что с ними дальше делать? — спрашивает будто бы у самого себя Роджер. — Тут оставить?
— У меня есть идея поинтереснее, — отвечает Карл и мечтательно улыбается. — Поехали! Вам понравится, обещаю.