Назад дороги нет

Алан Брант

Ник просто воссиял, он готов был кинуться на Тео и расцеловать его от восторга.

– Слава Богу! – пробормотал мальчик и уже более громким голосом добавил: – Но я могу стоять на стрёме.

– Да, когда мы будем спускаться Ник может поддерживать веревку на всякий случай, и в наше отсутствие проследить, что бы никто её ненароком не убрал, – поддержал друга Оливер.

– Да – это я могу, – Ник теперь был согласен на что угодно, только бы не спускаться по веревке, но, как всегда, у мальчика нашлись ещё вопросы. – Если кто-то увидит, что я стерегу веревку, что мне сказать?

– Скажи, что ждёшь меня, – тут же отозвался Оливер. – Я якобы пошёл на кладбище пообщаться с мертвыми и попросить у них силы.

Все от удивление открыли

рты, кроме Ника – он знал, как и остальные воспитанники приюта, что Оливер увлекается всякими эзотерическими штуками, и раньше многие просили сделать мальчика тот или иной амулет или оберег, и он мастерил их, поэтому такая отмазка не вызвала бы никаких вопросов.

– А что? Этому точно поверят, – заявил с уверенностью Ник.

– Вы уверены? – Тео недоверчиво покосился на друзей: «Какое кладбище? Какие мертвецы? Что вообще за чушь? Смахивает больше на бредни сумасшедшего»

– Гарантирую. Просто вы ни так много знаете обо мне, – с достоинством произнес мальчик. Ему приходилось ни раз видеть скептические выражения лиц, а у друзей они были сейчас именно такие, и чувствовать, когда люди считают, что у него не все дома. Многие считали его странным, и говорили ему это в лицо. Сначала он обижался, а потом привык, и даже начал гордиться своей незаурядностью.

– Ладно. Вернёмся к командирам, – Тео решил сменить тему разговора, потому что сейчас он не хотел вдаваться в подробности странностей его друга. – Получается, мы их свяжем, и потом…

– А потом, один из вас, – Джейн указала рукой на Ника и Оливера, – побежит во двор, там будет большинство ребят, и скажет что-то типа: «Там новенький связал и избил командиров». Нам нужно собрать толпу.

– Зачем? – непонимающе спросил Ник.

Джейн закатила глаза.

– Затем, чтобы прилюдно их опозорить, – сказала она ему тоном строгой учительницы. – Для того, чтобы их уничтожить, не обязательно убивать. Достаточно того, что, если мы это сделаем, все трое лишатся своей власти. Их перестанут бояться, и они станут никем.

Девочка ясно осознавала, что, если мальчишки побьют командиров, их по головке за это не погладят, и они понесут тяжкое наказание. Джейн же с Габби не тронут – это маловероятно. Она подвергала их риску сознательно, и совесть её нисколько не мучила – она жаждала поквитаться с Томом, и она сделает это их руками.

Тео окинул ее восхищенным взглядом. Он сам, переполненный разъедающей его яростью, до такого бы, наверное, даже не додумался.

– Здорово придумано! – похвалил он девчонку, и Джейн довольно ему улыбнулась.

– Только Генри, держи себя в руках, – осторожно произнес Оливер, он неосознанно потер свой живот, и Тео в который раз полным мудаком.

– Да, – сказала Джейн, тряхнув рыжей головой. – Здесь нужно ясно мыслить, и иметь хорошую выдержку. Скорее всего они попытаются как-то тебя задеть.

Тео сглотнул. Он должен постараться ради них. Обуздать всю свою ненависть и злость, хотя бы на немного. Ведь без него, он это точно знал, они ни за что не справятся.

– Не волнуйтесь, – уверенно сказал им Тео. – Я справлюсь с этим.

«Ты сможешь. Ты просто на просто обязан!» – мысленно приказал он себе, и действительно в это поверил, еще не зная, как много ему понадобиться выдержки.

Глава 10

Весна 1964

Калеб слов на ветер не бросал, и на следующий день после разговора с Эммой он действительно пошел проведать Джона Беннета, хоть и чувствовал по этому поводу некоторую тревогу.

Беннеты всю жизнь жили Нордсайде – северной части Эн-Си. Джон и Рейчел (отец и мать Эммы) родились на улицах Гретни – рабочего квартала, где дома были старыми, серыми и полуразвалившимися после бомбежек. Дети, в обносках, оставшихся от старших братьев и сестер, громко орали, носились по улице, разбивая

коленки, или катались на старых ржавых велосипедах, пока их матери с недовольными усталыми лицами развешивали на веревках постиранное белье. Тогда семьи были большие, десять детей в семье считалось нормой, и женщинам приходилось обстирывать всю семью, сушить гладить одежду, что занимало все их свободное время.

Изнуренные мужчины после тяжелых часов работы в доках или фабриках, пошатываясь, шли в пабы, напивались там, и в самом скверном виде брели к своим домам, где срывали злость на женах и детях. Нередко слышался вой сирен полицейских машин, которые вызывали сердобольные пожилые дамочки. Жизнь здесь можно было сравнить с жизнью на пороховой бочке: шум, поножовщина, постоянные крики рожениц, которые не под каким предлогом не хотели рожать в больнице. Больниц боялись, ведь раньше эти здания были работными домами, которые закрыли в сороковых годах, но выходцы из домов помнили все ужасы пребывания в этом месте. Многие считали жизнь там хуже смерти и пугали непослушных детей, тем, что отдадут своих чад в работный дом. Поэтому в большинстве своём женщины рожали на дому, в окружении семьи и акушерок из дома святого Георгия, которые работали без выходных и каждый день ездили на выезды на велосипедах.

Рейчел познакомилась с Джоном в пятнадцать, и уже в шестнадцать лет вышла замуж. Муж работал в доках, как его отец, дед, как и большинство в Гретни. Когда приходили суда, а со временем это случалось всё реже, мужчины работали на износ по пятнадцать-шестнадцать часов в день, чтобы хоть как-то прокормить свои большие семьи. Для мужчин работа в доках была важной частью их жизни, и когда они пришли в упадок, и торговые, и грузовые суда перестали ходить в Кертенлендс, главный порт Нордсайда, их жизнь, казалась, была разрушена. Рейчел родила Джону пятерых детей: старший Харви с пятнадцати лет уже пошёл на работу и наравне со всеми мужчинами работал в доках, Эмма помогала матери по хозяйству и была своего рода нянькой для младших братьев. Они жили в доходном доме, занимали две комнатки, и могли похвастаться только маленькой электрической плитой, светом и радиоприёмником. Ванной не было, не смывной туалет находился во дворе, и раз в неделю семейство Беннетов ходило в общественные бани, что тогда были популярны. Младшие сыновья Джона и Рейчел – Эван, и близнецы Фред и Майк, не любили эти походы и упирались как могли. И Эмме с Рейчел приходилось практически насильно их туда затаскивать.

Первое время Калебу казалось, что он сойдет с ума, до того противным и пугающим своей бедностью казалось и его новое жильё, и квартал в целом. Он привык жить со всеми удобствами, мыться каждый день, а здесь приходилось топать добрую милю, чтобы помыться в компании половины квартала. Кабинка туалета во дворе не закрывалась, и люди делали свои дела на виду у всех, совсем этого не смущаясь, отчего туалетный юмор про понос, пердёж и тому подобные вещи был заметной частью культуры Кин-Дин. Беннеты занимали две комнатки: первая была спальней Рейчел и Джона, с которыми также спали близнецы, Эван же размещался в родительской комнате на полу на тюфяке. В другой комнатке ютились Харви, Эмма, а теперь и Калеб. Юноша никогда не работал, теперь же мистер Беннет устроил его в доки, и поначалу от непосильной работы, Калеб еле дотаскивал своё тело домой и без сил падал на тюфяк. Это дало почву для насмешек со стороны Харви, который издевательским тоном называл его неженкой, слабаком или малюткой Кейли, последнее кстати придумала Эмма. Харви не понравился Калебу с самого начала, и часто он колкостями отвечал ему, за что получал чуть ли не каждый день тумаки. С Эммой они поладили, но не сразу. Ещё одной проблемой, вставшей перед Калебом, был этот непонятный рифмованный диалект Кин-Дин, и первое время, когда к нему обращались с какой-то просьбой или требованием, он не понимал, что от него хотят. Однако со временем он привык, и к тяжелой работе, и смешному, странному диалекту, и даже к туалетному юмору.