Назад дороги нет

Алан Брант

– Эмма сказала, что дела у Джона совсем плохи.

Лицо миссис Беннет тут же утратило своё веселое выражение, став серьезным и очень грустным. И только теперь, внимательно посмотрев на нее, Калеб, с некой печалью отметил, что она все же постарела. На ее лице появилось множество глубоких морщинок, которых раньше не было, под глазами залегли тени, уголки губ грустно опустились вниз, а в волосах появилось больше седины. Болезнь Джона и на ней оставила свои следы.

– У него гангрена, Калеб, – произнесла Рейчел дрожащим голосом, закрыла лицо руками, плечи ее начали мелко подрагивать. – Если бы мы заметили сразу!

Она приглушенно всхлипнула:

– Если бы мы отправили его к доктору, как только у Джона

заболела нога! Может быть, и можно было чёт’ сделать, но щас уже поздно, – она отняла ладони от лица, глядя на юношу красными от слез глазами. – Ты же знаешь Джона, каков он упрямец! До последнего в больницу не подёт.

Она снова всхлипнула, и ударила ладонью по столу, как будто это могло что-то исправить. Калеб почувствовал, как в груди у него болезненно защемило сердце, а к горлу подступил ком. Рейчел выглядела такой усталой, осунувшейся и беззащитной, он раньше никогда не видел ее в таком состоянии, привык к хлопотливой, любящей поболтать женщине, и был не готов столкнуться с тем, как сильно она изменилась за, казалось бы, такое короткое время.

– Ох, Рейчел… – он подошел к ней, взял ее сухие, мозолистые, трудолюбивые руки в свои ладони, и крепко их сжал, пытаясь выразить этим жестом всю свою поддержку и заботу.

Она взглянула на него, попыталась слабо улыбнуться, но не смогла. Слезы продолжали катиться по ее щекам.

– Над’ ампутировать ногу, пока не поздно, но Джон ни в какую. Он страшно толпится (диал. Кин-Дин – боиться), – тихо, даже каким-то смирившимся тоном сказала женщина. – После операции он сделается инвалидом и не смогёт работать: «Я никода не стану овощем, который сидит на шее у своей семьи», – очень похоже передразнила Рейчел мужа, и юноша совсем некстати подумал, что талант Эммы копировать речь людей, достался ей от матери. Он погладил большим пальцем тыльную сторону ладони Рейчел, а она, шмыгнув носом заглянула в его зеленые глаза.

– Калеб, сынок, – осторожно заговорила она, словно боялась его ранить. – Джон умирает.

Ее слова не сразу дошли до разума юноши, а после он не сразу в них поверил. Молодой человек почему-то считал, что болезнь старика сродни обычной простуде: сначала неприятно и плохо, но после обязательно поправимо. Он никак не мог осознать, что это вовсе не шутка и не ошибка, что добрый, бескорыстный, старомодный Джон, щедро впустивший его в свою семью, скоро может покинуть их навсегда.

Калеб затряс головой:

– Нет… Нет. Все будет хорошо! – убежденно сказал он, отшатнулся от Рейчел, и прошелся по маленькой кухоньке, остановился у стола и, сам того не осознавая, сжал ладони в кулаки. Он вдруг подумал о неотвратимости смерти, о смерти своего родного отца, о том, как ему его постоянно не хватало, как долгими холодными ночами, проведенными на улице, он представлял, что все это окажется неправдой, отец приедет за ним и заберет с собой домой. Теперь же парень никак не хотел признавать, что и мистер Беннет, ещё четыре года назад пыхавший здоровьем тоже умирал.

«А ведь он практически стал мне как папа», – подумал Калеб, в глазах его защипало от предательских слез. Он глубоко вздохнул, зажмурился, желая успокоиться и вздрогнул, когда тихонько подошедшая Рейчел заключила его в объятия и крепко к себе прижала. Никогда еще она так его не обнимала, точно родная мать, по-настоящему искренне и заботливо. Никогда еще не проявляла к нему такой теплоты и участия.

«И она впервые назвала меня «сынок»», – неожиданно заметил Калеб, и почувствовал сильную беспричинную любовь к ней, какую может испытать только сын к матери. Дыхание его перехватило, он сильнее обнял Рейчел, не желая потерять ее тепло и ласку. Так они и стояли вдвоем, скрытые ото всех, обнимались и тихонько плакали, находя друг в друге поддержку.

Больше всего на свете Калеб хотел продлить это мгновение, застыть в моменте и не возвращаться в ту реальность, где Джон болел и его время стремительно заканчивалось, где Рейчел лишилась былой радости, а дети могли остаться без отца. Он чувствовал неправильность всего происходящего, отчаянно желал найти выход, спасти Джона, не дать смерти забрать старика, так же как в свое время она забрала родного отца юноши.

«Нет, – решительно думал Калеб, рассеянным жестом поглаживая Рейчел по спине, – Джон не умрет. Я сделаю все возможное, чтобы уговорить его на операцию. По крайней мере попытаюсь». Как только он принял это решение, то сразу же почувствовал немного облегчения. И неожиданно понял, что всегда становится легче, когда появляется надежда. Ведь именно она дает стимул жить и двигаться дальше. Надежда и вера в лучшее.

Еще немного постояв в объятиях друг друга, Калеб с Рейчел отстранились и переглянулись. Оба выглядели не важно, но красивые зеленые глаза юноши за стеклами очков наполнились твердой уверенностью, из-за которой и Рейчел вдруг почувствовала себя чуточку лучше, слабо улыбнулась ему, утирая ладонью мокрое от слез лицо. Калеб тут же достал из кармана носовой платок, протянул ей, и она благодарно взяла его, но не успела донести до глаз, потому как их уединение внезапно прервала влетевшая на кухню Эмма.

– Папа проснулся! – радостно воскликнула она, остановившись в дверях. После чего наклонила голову, пристально посмотрела на Калеба и мать, и нахмурилась. Она всегда была очень проницательной и конечно же сразу заметила, в каком состоянии они сейчас находились. В этом, наверное, и была вся суть Пташки: всегда все замечает, всегда беспокоится о других и почти никогда не думает о самой себе. Возможно поэтому Калеб и любил ее.

За спиной Эммы, появился Харви вместе с Полли, которые как-то странно посмотрели на юношу и миссис Беннет и переглянулись, но Рейчел этого словно не заметила.

– Отлично! – обманчиво бодрым голосом сказала она, вернула Калебу платок и хлопнула в ладоши. – Подёмте наверх, Джон будет так рад вас сех увидеть!

Как ни в чем ни бывало она поспешила в их с мужем спальню, и ее старшие дети, Калеб и Полли последовали за ней. У двери юноша неожиданно для себя замешкался, испугавшись как глупый школьник реакции, которая может возникнуть у Джона при виде него. Он не решился войти внутрь, и чуть посторонился, пропуская остальных Беннетов вперед.

– Джон, милый, смори, кто приехал! – услышал он наигранно веселый голос старушки Рейчел, когда вошли Харви с Полли, которая держала на руках малыша, сосущего пустышку.

Мистер Беннет пробасил что-то неразборчиво ей в ответ, и Калеб, не удержавшись, заглянул в слегка приоткрытую дверь, все так же не решаясь зайти в комнату, отчасти обрадованный, что остальное семейство, кажется, про него совсем забыло и никто из них не позвал его по имени.

Эмма, как и всегда, забралась на кровать, под бок к отцу, поцеловала его в щеку и положила голову на его плечо, Рейчел присела на стульчик у его кровати, сложив руки на коленях, а Харви и Полли замерли около нее. Впервые за весь день на лице Харви кроме равнодушия и раздражения появилась еще одна эмоция – беспокойство. Он смотрел на отца полными тревоги глазами и Калеб легко его понимал. Выглядел Джон сильно изможденным, он очень похудел и осунулся, его щеки впали, под глазами образовались большие мешки, а волосы на голове поредели и сильно поседели, даже его усы, за которыми он всегда тщательно, с любовью ухаживал будто бы поникли. Но мистер Беннет не изменял себе и не терял присутствия духа, даже в такой паршивой ситуации. Он сел на кровать, слегка поморщившись от боли, и внимательно с весельем поглядел на старшего сына.