Назад в СССР 5
Шрифт:
— А хрен его знает, — я вглядывался в темноту, наводя сбитый вином прицел. — Баня, дом вроде должны быть.
— Так тут у каждого баня, — таксист терпеливо ждал, когда мы соизволим расплатиться.
Я вылез из машины первым, Катков за мной, нехотя расставшись с синей купюрой, что сграбастал у него водитель.
— Так, вроде, здесь, — я кивнул на презентабельный дом. В окнах горел свет. Рядом примостилось бревенчатое строение, похожее на баню. С трубой и маленьким гномьим оконцем — все как и положено приусадебной парилке.
Я толкнул калитку.
— Андрей! — окликнул меня Катков. — Можно я тебя на улице подожду?
— Конечно, — ответил я, а про себя добавил. — Эх, Леха, в кого же ты такой трусишка?
Дощатое крыльцо баньки вывело на веранду. Не пролетарская эта банька вовсе. Совсем не по-черному сложена. Я не стал стучать, а, распахнув дверь, решительно шагнул внутрь.
Коридорчик, он же переодевалка, пах пихтовым маслом и дубовым паром. Еще дверь. Дернул на себя. От увиденного аж замер на долю секунды.
Посреди комнаты отдыха, потеснив деревянный столик и креселки, боролись двое. Твою мать! Я заскочил внутрь. Горохов в тоге римлянина из белой простыни стоя душил (обвив через его шею руку) крепкого мужика в такой же тоге с мордой Бурунова. Бл*ть! Это же Ревягин! Я рванул вперед, уже грешным делом обдумывая, куда будем прятать труп начальника Главка:
— Никита Егорович! Оставьте эту мразь, он не заслуживает этого!
Глава 12
Я подскочил к сцепившимся, уже примеряясь, как вытащить из крепкого захвата Горохова его жертву, и одновременно раздумывая, как этой жертве врезать помягче, чтобы без синяков, и пыл остудить, если бурагозить будет.
— Это кого он мразью назвал?! — промычал Ревягин, выглянув из-под руки Горохова.
Странно дело, он не вырывался, а спокойно стоял, чуть покачиваясь. А морда красная оказалась не от удушения. А как у Евдокимова, после бани, то есть. Так они что, блин?… Обнимаются?..
Я опешил, хлопая глазами и не зная что сказать, даже стыдно стало за своим мысли про сокрытие трупа путем закапывания.
— Женя! Все нормально, Женя… – проворочал непослушным языком тепленький Горохов.
Они стояли, чуть пошатываясь (видно, чай на травках оказался слишком крепок, да под паром), но совместными усилиями и братской сцепкой им удавалось оставаться в вертикальном положении. Из-за этих чертовых пошатываний я и подумал, что павианы силушкой меряются в схватке смертельно-банной.
— Извиняюсь, Евгений Сергеевич, — улыбнулся я. — Это не про вас я говорил. Обознался.
Я старался близко к ним не подходить, чтоб они не почувствовали мои собственные винные пары, хотя под такой мухой они бы явно ничего не разобрали.
— А-а… — довольно прорычал он и громко икнул. — А мы вот с твоим начальником помирились. Пятнадцать лет, считай, не разговаривали. А тут вдруг выяснилось, что дураками были. Дай я тебя обниму, Никитка!
Теперь Ревягин стал “душить” Горохова.
— Каких пятнадцать, Женя? Все семнадцать!
— Да ты что?..
— Ага…
— Время-то летит, Егорыч, — язык Евгения Сергеевича спотыкался об слова еще больше, чем у нашего следователя.
— А Ульянка, стерва… — выдохнул Горохов. — Таких мужиков упустила. Пусть теперь кукует со своим инженеришкой.
Все-таки наш начальник до сих пор здорово горевал из-за развода.
— Все! Забыли про нее! — широким жестом потребовал Ревягин. — Бабы – зло, если между друзьями разлад вносят.
— Зло! — истово кивнул Горохов и от такого жеста чуть не завалился.
Но руки начальника Главка его подхватили, и снова у них на двоих стало четыре пьяные ноги. А это устойчивее даже, чем трезвый двуногий.
— А ты что встал, Андрюха? — Горохов махнул мне. — Париться будешь? Заходи!
— Да… Там Катков на улице мерзнет. Позвать его?
— Не-е, — замотал головой следователь. — Здесь только мужики. Алеша мальчик еще. Нечего ему мужицкие разговоры слушать.
— Да какой он мальчик? — улыбнулся я. — Около сорока уже.
— Запомни, Петров! — Горохов, поправив сползающую “тогу”, встал в позу Цезаря и поднял указательный палец вверх. — Не календарным возрастом мужчина взрослеет, а пережитым опытом и числом убитых врагов.
— Ну, Егорыч, ты загнул… — пролепетал Ревягин. — Мы ж не убиваем. Мы ж садим.
— А это издержки нраственнаа-этические нашего соци-и-има. И-ик! Посадил, значит, победил. Бум щщитать, что убит вражина. За победу, товарищи, — Горохов сдернул со столика рюмку, в которой бултыхалась жидкость цвета коньяка.
Ревягин взял другую стопку. Мне тоже налил. Отнекиваться я не стал, дороже себе выйдет. Не хотелось отвечать на вопросы: “Ты нас уважаешь? Почему не пьешь? Язвенник, что ли, или шпиён?”
В гостиницу собрались только через час. Оказалось, что в доме этом проживал сам Ревягин. Он вызвал нам водителя на той черной “Волге”, что привезла сюда Горохова. На прощание друзья снова стали брататься.
Горохов пообещал Ревягину в скором времени избавить область от напасти в лице мошенницы, а Евгений Сергеевич отдал нам во временное пользование, с барского плеча, так сказать, эту самую черную “Волгу”. Причем вместе с крепостным. Водитель, которого звали Пашка, не очень обрадовался такому раскладу, но перечить не стал, не положено начальству возражать. Тем более, такому пьяному и великодушному.
— Спасибо, Жека! — Горохов уже почти ввалился в машину и оттуда пожимал и тряс руку Ревягину.
— Тебе спасибо, что правду рассказал, а то столько летов камень на душе перекатывался, — Евгений Сергеевич тоже тряс руку, положив сверху еще вторую на ладонь следователя. Прям неразлучники. Для попугайчиков они слишком массивны, больше похожи на тюленей-неразлучников. Жаль, что таких не бывает…
Наконец, нам с продрогшим Катковым удалось расцепить братские рукопожатия и захлопнуть дверь.