Назло громам
Шрифт:
— Как я уже говорил доктору Феллу, я обедал один, если это можно назвать обедом.
— Где это происходило?
— В «Пещере ведьм».
— «Пещере ведьм»? Что это такое?
— О нет! Я согласился только отвечать на вопросы, дружище, а не обучать вас тому, что вы уже давно должны были сами знать.
— Почему вы так внезапно решили ехать обедать в одиночестве?
— Потому что больше не мог выдерживать притворства моей дорогой жены, а может быть, ее болтовни. Кроме того, мне хотелось кое-что обдумать.
Паула, сжав руки, тихо вздохнула, почувствовав в поведении
Ферье смотрел на Брайана с застывшей приятной улыбкой.
— В половине одиннадцатого, узнав, что миссис Ферье уехала на такси, вы поехали прямо в «Отель дю Рон». Ответьте, пожалуйста, на ваш собственный вопрос: откуда вы узнали, что она поехала туда?
— Я не знал.
— Неужели?
— Но это было вполне естественное предположение, — быстро возразил Ферье. — Мне сказали, что Ева отправилась пообедать. Сам я часто обедал там, как и все вы. Для нее было вполне естественным искать меня там.
— А вам искать ее? После того, как она уже пообедала у себя дома?
— А почему бы и нет?
— Вы только по этой причине направились в тот отель?
— Да!
— Очень хорошо. Если вы полагали, что Одри угрожает опасность, то почему позволили ей приехать сюда?
— Потому что я был почти уверен, что моя дорогая жена блефует, и что реальной опасности нет. Одри и сама так не думала. Спросите ее!
— Откуда вам известно, что думала Одри?
— Говорю вам, спросите ее! Ну ладно, мы оба ошибались: моя жена покончила с собой, попытавшись возложить вину на Одри. У Евы не было никакого повода для подозрений, однако она считала наоборот. — И снова у Ферье появился застывший пристальный взгляд. — Так называемое убийство было самоубийством. Это единственное преступление, которое смогут обнаружить копы.
Брайан, терзаемый сомнениями, никак не мог составить собственного мнения.
— По сравнению с малым из Дунсинана, который от страха стал белее сметаны, [5] — негромко воскликнул Ферье, щелкнув пальцами, — я довольно успешно справился с объяснениями! Можете напускать на меня полицию.
Паула, стоявшая у буфета, резко обернулась и воскликнула:
— Десмонд, ради бога! Будьте осторожны!
— Говорю вам, напускайте!
— Послушайте, — заговорил Гидеон Фелл, — пора остановиться. — Резкость этого благоразумного голоса на фоне взвинченных нервов принесла тишину, но не мир. Медленно, с невероятными усилиями доктор Фелл встал с кресла. — Сэр, — нешуточно грозно произнес он, — было бы лучше, если бы вы посмотрели в лицо тому факту, что смерть вашей жены была убийством. Ни я, ни кто-либо другой не сможет помочь вам, если вы заставите нас слушать ложь. У вас еще есть что сказать мне?
5
Имеется в виду слуга Макбета из пьесы У. Шекспира «Макбет».
— Нет.
— Тогда
— Боже всемогущий! — вздохнул Ферье. — Я не хотел, чтобы она умирала! — На мгновение он потерял контроль над собой. На глазах Паулы Кэтфорд выступили слезы. Затем Ферье взял себя в руки и снова стал, как всегда, любезным, учтивым.
— Вашу жену убили.
— Вы что, так и будете без конца повторять это, магистр?
— Боюсь, что так. Для начала скажу, что полиция для вас опасна, если вы дорожите своей шкурой. И не только она.
— Кто же еще?
— Сэр Джералд Хатауэй. По крайней мере, мне он угрожает. Я почти уверен, что ему известно, как было совершено преступление. А вам это известно?
— Нет. Я придумаю какую-нибудь версию в более подходящее время. Кстати, что имеет против меня Хатауэй? До прошлой ночи я никогда в жизни не встречал этого типа.
— Вовсе не обязательно, что у него есть что-то против вас. Но если он может выставить меня глупцом и тупицей, каковым я, несомненно, являюсь…
— Магистр, а вы уверены в том, что он не блефует? Взгляните сюда!
Отойдя от камина, Ферье огляделся и отыскал взглядом стол, служивший своего рода защитным экраном для камина (Брайан приметил это, когда впервые зашел в гостиную). Передвинув его на прежнее место, Ферье взял из рук доктора Фелла альбом с фотографиями и положил его на стол. На полу, рядом с другим креслом, лежала толстая подшивка газетных вырезок, которую он поднял и тоже положил на стол. Сдернув шляпу Хатауэя с каминной полки, бросил ее рядом с двумя другими предметами.
— Этот Хатауэй — настоящий нахал, не правда ли? Вчера до трех часов ночи стоял здесь и читал нам лекцию, как учитель перед классом.
— Мне можете не напоминать, — буркнул доктор Фелл.
— Он совершенно хладнокровно обвинял Еву в отравлении ее богатого любовника, Гектора Мэтьюза, полагая при этом, что она не вышвырнет его из дома за такие слова. И надо отдать ему должное — оказался прав. — Ферье прикусил верхнюю губу. — Так вы говорите, что согласны с ним?
— В чем? — резко спросил доктор Фелл.
— Он упомянул все способы, с помощью которых Мэтьюз не мог быть отравлен: он не мог проглотить яд, поскольку ничего не ел и не пил; ему не могли сделать инъекцию яда, так как все время рядом с ним сидели и стояли свидетели; наконец, Мэтьюз не мог вдохнуть яд, потому что в таком случае это затронуло бы других. Короче говоря, ни одного способа не оставалось.
— Похоже, что так.
— И тем не менее, если мы считаем смерть Мэтьюза убийством, то должны предложить и обосновать и другие доводы.
— Сэр, вы хотите заняться очевидными вещами? Да, представьте себе, нам придется делать именно это! — И Десмонд Ферье указал пальцем на доктора Фелла, словно Мефистофель на Фауста. — Итак, вы полагаете, что, по их мнению, я — убийца моей жены? В таком случае не опасайтесь за мою шкуру. Они не настолько проницательны и не смогут увидеть того, чего не было. Меня не было в Берхтесгадене в 1939 году.