Назло громам
Шрифт:
Некоторое время было так тихо, что стало слышно, как маятник часов в холле со светловолосой куклой, по-идиотски бодро покачивающейся из стороны в сторону, громко отсчитывал секунды. Паула подошла к Ферье и, дотронувшись до его руки, повернулась к доктору Феллу.
— Опять вы со своими обвинениями? Вы снова хотите доказать, что бедная Ева каким-то образом убила мистера Мэтьюза? — воскликнула она.
— Спросите у мистера Ферье.
— Я не поверю…
— Спросите у мистера Ферье. Спросите его, что это может означать.
— Паула, — сказал Ферье и
— Мисс Кэтфорд должна держаться подальше от этого. Ох… кха-кха! Вы тоже. Если тюремное заключение или несправедливое обвинение для вас ничего не значат, тогда вообще о чем говорить?
Дернув плечом, Ферье сбросил руку Паулы и прикрыл глаза длинными пальцами.
— Господь свидетель — я не хочу больше неприятностей. Но ведь уже больше нет угрозы от…
— От чего? Вы в этом уверены? — прорычал доктор Фелл. — Я изо всех сил пытался проявлять осторожность; Хатауэй этого делать не станет.
— Не знаю, — протянул Ферье, — не знаю. Дайте мне пять минут, всего пять минут, чтобы все обдумать!
Доктор Фелл шагнул к нему, а следом за ним и Брайан. И вдруг все трое услышали шум мотоциклов, повернувших на вымощенную гравием дорогу и поднимающихся к вилле. Служанка Стефани, желая предупредить хозяина, быстро вошла в гостиную и объявила:
— Мистер Ферье, полиция.
Глава 11
В восемь часов вечера начало темнеть.
Брайан надеялся встретиться с Одри еще несколько часов назад. А теперь, не обращая внимания на скользкую после дождя дорогу, гнал свою машину в сторону пригородов Женевы.
Ему нередко приходило в голову, что людям, которым значительную часть своей жизни приходится проводить в поездках, больше всего на свете хочется повесить, или застрелить, или еще каким-то образом уничтожить всех, кто занимает какое-то официальное положение. Хотя это было совершенно несправедливо.
Чиновники тут ни при чем. И если цель многих современных правительств состоит в том, чтобы максимально усложнить жизнь остальных людей и привнести в нее как можно больше раздражающих факторов, то он, несомненно, должен был быть благодарен швейцарской системе, позволяющей поступать как тебе заблагорассудится до тех пор, пока ты не ущемляешь прав другого.
Нет ничего более вежливого и тактичного, чем полицейский допрос; однако ничто не длится так долго — почти десять часов. Брайан не знал, что говорили другие свидетели. Они находились в отдельных комнатах, как в разных отсеках. В половине второго неутомимая Стефани принесла свидетелям поесть. Гроза, разразившаяся ливнем сразу же после прибытия полиции, явилась фоном, вполне совпадавшим с настроением Брайана.
Он понимал, что источник его беспокойства заключался совсем в другом.
«Как всегда, я пытался быть слишком умным, — с горечью думал он, — и, как всегда, действовал во вред себе».
Когда Брайан давал показания, никто не усомнился в его рассказе (точнее сказать, в рассказе доктора Фелла),
Вежливый и учтивый месье Обертен, говорящий на трех языках — французском, английском и, как понял Брайан, немецком, — в ответ на это просто кивнул:
— Ведь это так естественно, мистер Иннес.
— Вы собираетесь допросить ее?
— Вполне возможно. Однако сейчас у нас есть чем заняться.
— Я рассказал вам все, что знал, и уже пересказал это дважды. Можно мне теперь уехать отсюда?
— В свое время, мистер Иннес. Для наибольшей полноты информации нам необходимо уточнить еще кое-что. Вы, наверное… э-э-э… беспокоитесь о юной леди?
— Да, беспокоюсь.
— Где она сейчас?
— Точно не знаю; она может быть в нескольких местах.
— Ну что ж, все очень просто: позвоните в одно из этих мест, где она, как вы предполагаете, может находиться, и скажите, что вы задерживаетесь.
А вот этого-то он как раз и не мог сделать! Во-первых, потому, что не должен был рисковать и разговаривать с Одри до тех пор, пока, встретившись с нею, не договорится о версии, которой они оба должны придерживаться. Так что это великодушное предложение полицейского могло стать ловушкой. А во-вторых, если Одри получила его сообщение, переданное через мадам Дюватлон, то даже не ответит на телефонный звонок.
О каких только возможностях пообщаться с Одри не думал Брайан, но все они оказывались неприемлемыми. К тому же из головы не выходили последние слова доктора Фелла, сказанные им перед самым приездом полиции.
Мысли о необходимости встретиться с Одри, которые он не менее умело, чем месье Обертен, скрывал за вежливостью и учтивостью, за время их разлуки превратились в нечто вроде мании. А еще Брайан ждал объяснений доктора Фелла. Этот гигант обещал сопровождать его в Женеву и после разговора с Одри рассказать, как произошло убийство.
Однако доктор Фелл не смог с ним поехать.
— Сэр, это невозможно! Я пока не могу уехать отсюда.
— Почему?
— Поверьте мне на слово, что это невозможно. Я постараюсь присоединиться к вам позже.
— Какие-то новые трудности?
— Надеюсь, не со стороны властей. Хочется верить, что и с другой стороны их не будет.
И вот теперь, в восемь вечера, Брайан мчался на огромной скорости сквозь заново омытый и еще влажный мир с мокрой листвой. Позади остался горный хребет из песчаника, а впереди уже маячили огни Женевы.
Красноватые лучи закатного солнца, отсвечивающие от мелькавших мимо деревьев, обещали на завтра прекрасный день, но это обещание относилось только к погоде. Люди не станут поступать так, как должны (или как они сами считают нужным). «Но по крайней мере, — думал он, притормаживая у дорожных знаков согласно правилам движения и, наконец, поворачивая на набережную Туреттини, — наконец-то состоится встреча с Одри».