Назло (сборник)
Шрифт:
Мы с Володей выразительно переглянулись. Что бы это значило?
– Разгерметизация, – предположил технически образованный Маканин.
В динамике раздался треск и мужской голос.
– В связи с техническими неполадками самолет возвращается в аэропорт Внуково, – сурово и мужественно доложил голос.
Владимир стал смотреть в иллюминатор.
– А мы никуда не летим, – заметил он. – Мы делаем круги над Ленинским проспектом.
Итак, самолет разгерметизировался, дальше лететь нельзя. Садиться с полными баками тоже нельзя.
Весь форум интеллигенции напряженно замолчал.
Сергей Александрович Филатов с женой сплели руки, держась друг за друга. А за что еще держаться в аварийном самолете?
Член Государственной думы, продвинутый чеченец (забыла фамилию), что-то писал в блокноте. Готовился к выступлению на форуме. Он был совершенно спокоен. Может быть, в ментальности чеченцев не принято выказывать страх перед смертью. Тем более что это неточно. Все может окончиться благополучно.
По проходу шныряли озабоченные стюардессы.
Я нервничала и от этого шутила. Видимо, юмор прячет страх.
Страх гримируется в смешное. Меня никто не поддерживал. Стояла полная тишина.
И вдруг раздался чей-то командирский голос, обращенный к стюардессе:
– А почему вы не даете нам обед? Решили воспользоваться внештатной ситуацией и сэкономить на питании? Я вот сейчас достану свои документы, вы увидите, кто я такой, и поймете: со мной ваши штучки не пройдут.
Я завертела головой, пытаясь определить склочного участника.
Надо же, жизнь на волоске, а он хочет жрать и еще угрожает.
Стюардессы скрылись. Через десять минут они появились с тележкой и шустро раздали всем пластмассовые коробки с едой.
Я раскрыла коробку. Там лежал нехитрый самолетный набор аэрофлота. Однако я вдруг почувствовала зверский аппетит. Видимо, стресс провоцирует жажду жизни.
Впереди меня сидел знаменитый артист. Патриот. Он жевал и шумно дышал носом.
Артист был недоволен дважды: самолет может упасть, и форум превратится в братскую могилу. Это раз. Но еще не все. В составе форума пятьдесят процентов евреев, тридцать процентов татар. А лежать в одной куче с иноверцами он бы не хотел. Это два. И второе важнее, чем первое.
Идея дороже самой жизни. Однако эти размышления не снижали аппетита артиста. Он жевал и дышал.
В самолете стояла напряженная тишина, хруст и чавканье. Форум поглощал еду и наслаждался едой, отодвигая минуты неопределенности.
Самолет стал снижаться. Я старалась не смотреть за окно. Смотрела на Володю Маканина.
Я помню его молодым. Он изменился в лучшую сторону. Седина ему шла, и особенно шла знаменитость. Он стал живым классиком.
Большие кисти рук лежали на подлокотниках кресла.
Самолет провалился в яму. Я схватилась за Володину руку. Мое сердце подплыло к горлу. Еще немножко – и выскочит. Но обошлось. Слава тебе, Господи…
Побежали огни посадочной полосы. Шасси ударились
Начали подниматься со своих мест. Я встретилась глазами с Генрихом Боровиком.
– Сели, – сказала я.
– Сели, – согласился он. – Только где?
Я не поняла. Мои глаза сделались круглые и настороженные.
– Когда человек внезапно погибает, природа оставляет после смерти все по-старому. Чтобы душа привыкла, не сошла с ума. Природа бережет душу, – разъяснил Боровик.
У Генриха Аверьяновича недавно погиб сын. Видимо, все его мысли были связаны с этим событием. И тем не менее кто знает… А может, мы действительно приземлились на том свете.
Я вгляделась в иллюминатор: ноябрь, снежок, земля. Все как было.
Подогнали трап.
Я осторожно спустилась, недоверчиво оглядываясь по сторонам.
Форум вернулся в аэропорт.
– Сейчас будет устранена поломка самолета, и мы полетим в Уфу, – сообщил Филатов. – Все могут подняться в зал ожидания.
Я больше не верила этому самолету. Если он разгерметизировался один раз, то кто даст гарантию, что это не случится опять? Самолет был скомпрометирован в моих глазах. Я на нем не полечу и за миллион, а тем более бесплатно.
Я не сдавала свою сумку в багаж, и меня ничто не задерживало.
Я подошла к Филатову и сказала:
– Я не полечу. Я уезжаю домой.
– Ну что вы… – огорчился Сергей Александрович. – Вас так ждут…
Я быстро зашагала к выходу. Меня буквально несло – подальше от этого места. Я не хотела лететь с самого начала. Надо уметь слушать внутренний голос, но я сломала себя. Полетела. И мой ангел-хранитель вернул меня с полпути.
Перед тем как выйти из помещения аэропорта, я оглянулась. Весь форум интеллигенции покорно шел вверх по лестнице, чтобы переждать ремонт самолета. Пожилые люди с трудом вздымали свои тела. Им предстояло ждать не менее трех часов. Значит, они прилетят в Уфу невыспавшиеся, помятые. А впереди напряженный день с выступлениями, с выбросом энергии. Зачем? Во имя чего? Как вопрошал итальянец Тонино Гуэрра: «Пер ке?»
Я поймала такси и поехала домой.
За окошком машины бежала земля – такая привычная и прочная. Я хотела домой, как будто отсутствовала полгода по крайней мере. Машина катила, наматывала дорогу на колеса.
Домой, домой, в родные стены, к родным лицам. Подальше от случайности и неопределенности.
Перед глазами возникли участники форума, идущие вверх по лестнице. Холстомеры. Сидели бы дома…
Но вдруг я поняла, зачем они летят. Пер ке?
Девяностые годы зачеркнули их таланты, их личности. Сделали их жизнь напрасной и необязательной. Дескать: да, были такие. Ну и что? И они летят, чтобы прокричать свои ценности, свой смысл жизни. И ради этого они согласны не спать и устать и даже сверзиться вниз с большой высоты.