Не ангел

Винченци Пенни

— Ужас какой! — не сдержался Гай.

— Да, он вообще тяжелый человек. Но тогда я, конечно, этого не понимала. Я была ослеплена им. И потом, как я уже говорила, все казалось мне таким возвышенным. Короче говоря, я позаботилась о подобных слухах, потратив на это полтора семестра. А потом Фредди ему надоел, и он его бросил, вот так просто взял и бросил, как вещь. Фредди был в отчаянии, запустил учебу. Сказал, что вообще уйдет из университета. Ему тогда было почти девятнадцать, и он отправился во Францию.

— И что?

— И погиб, — сказала Сюзанна. Голос ее дрогнул. — Спустя всего три месяца. — Она долго молчала, будто собиралась с мыслями. Затем опять заговорила: — Но прежде

чем это произошло, дело приняло дурной оборот. Один из преподавателей как-то узнал об отношениях Фредди и Лотиана. Однажды вечером Джас пер Лотиан пришел ко мне в комнату и потребовал, чтобы я убедила этого человека в том, что мой брат увлекался только женщинами и ничего подобного с ним никогда не случалось. И если бы это произошло, я бы знала, потому что у нас с Лотианом был… даже не роман, а настоящая любовная связь. Это была гнусная клевета, и я не собиралась сама себя позорить, тем более безвинно, однако Лотиан заявил, что если я этого не сделаю, то он расскажет родителям о Фредди. И намекнул, что экзамены мне не сдать. И я… пошла на это. Не знаю, поверил ли мне тот преподаватель, но, как бы то ни было, я сказала ему все, как требовал Лотиан. Я сама себя возненавидела, была себе противна. Самое смешное, что меня никогда не волновали вопросы подобного рода, я имею в виду гомосексуализм. И я не находила в этом ничего предосудительного. Мы с Фредди постоянно говорили на эту тему. Брат утверждал, что он таким родился… ну, то есть вообще никогда не интересовался девушками.

— Страшно представить, — сказал Гай, — ведь Лотиану грозила тюрьма.

— Да, наверное. — Сюзанна снова надолго замолчала. — Так или иначе, прямо перед моими выпускными экзаменами мы получили известие, что Фредди погиб. Экзамены я сдала очень плохо, и Лотиан меня стыдил при всех. Он сказал, что я его подвела, опозорила весь колледж. Не знаю, наверное, все навалилось как-то сразу, я не справилась, и вот тогда у меня и случился нервный срыв. И я несколько месяцев пролежала в больнице. Лотиан несколько раз навещал меня, вроде бы заботился, интересовался, все ли в порядке, а на самом деле просто хотел удостовериться, что я не разболтала о них с Фредди во время гипноза или под воздействием лекарств. Он неустанно повторял мне, что никто никогда не должен об этом узнать. Честно говоря, мне показалось, он пытался внедрить эту мысль мне в подсознание. А между тем перед моими родителями он предстал добрым и по-отечески заботливым человеком. Лотиан выказывал живейший интерес к моей болезни, к лечению и уходу, предлагал каких-то знакомых психиатров, готовых мне помочь. Мои родители — люди простые, они почитают авторитеты, и такие личности, как Лотиан, производят на них огромное впечатление. Они знали, что он учил Фредди и был его наставником, чуть ли не другом, а тот постоянно внушал им, каким блестящим студентом был Фредди, как легко далась бы ему степень бакалавра и что вообще его ждало блестящее будущее. Под этим как бы косвенно подразумевалось, что мне и не снились такие успехи и в университете мне, честно говоря, не место и так далее. В общем, он сильно унизил меня в глазах родителей.

— Но почему вы позволили ему так себя вести? — спросил Гай.

— Не забывайте, что я действительно была очень больна, — улыбнулась Сюзанна. — И не в силах была одолеть его. Родители уверовали в то, что он замечательный, постоянно твердили, как мне посчастливилось иметь такого учителя и друга. Он стал мне мерзок, просто отвратителен. Слава богу, уже два года, как я с ним не общалась. Держалась подальше от колледжа, никогда не ходила на встречи выпускников и прочие мероприятия. Лотиан поддерживал отношения с моими родителями, всегда интересовался мной, посылал

им рождественские открытки, звонил. Но когда я выяснила, что вы мне прислали письмо, а он велел им не отдавать его, я сразу поняла: тут что-то крайне важное.

— Да, так и есть, — кивнул Гай, — крайне важное. Я так благодарен, что вы мне все рассказали. Хотя и не вполне понимаю, почему вы решились на это.

— По двум причинам, — объяснила Сюзанна. — Я не люблю, когда мной манипулируют. Особенно Джаспер Лотиан. А потом, мне нравился ваш кузен, и меня убедила ваша история. Если бы не это, я ничего не сказала бы. Ответила бы просто, что в Кембридже было замечательно, и только. Единственное, чего мне не хотелось бы, — добавила она, — это упоминать имя Фредди публично, потому что это станет ударом для моих родителей.

— Оно не будет упомянуто, — заверил Гай, — обещаю вам. Ба, а времени-то сколько! Позвольте, я вас провожу обратно до дома.

— Не нужно. Я прекрасно доеду сама. — И она грустно улыбнулась. — С головой у меня все в порядке, как вы поняли. Так что я вполне способна добраться из Кью до Илинга. Если вы дадите мне денег на билет.

— Но мне просто хочется вас проводить, — пояснил Гай, — честное слово.

— Вы очень добры. Но лучше вам не выходить со мной из поезда. Я вполне серьезно говорю. Если отец или мать нас увидят, они обо всем догадаются. А я этого не хочу.

— Ну хорошо, тогда я просто доеду с вами до Илинга.

— Да, и еще, — сказала Сюзанна, — как вы собираетесь использовать то, что я вам рассказала?

— Пока не знаю. Для начала поговорю с кузеном. Клянусь, я ничего не скажу издателям. Во всяком случае, о вашем брате.

— Спасибо, — улыбнулась Сюзанна, — я вам верю.

Глава 32

Селия сидела у себя в комнате на краю кровати, обняв близняшек и глядя на них сквозь пелену слез. Они тоже смотрели на нее и неуверенно улыбались. Перед этим она плакала. Венеция услышала ее плач и позвала Адель, встревоженные девочки обе вошли к ней, чтобы утешить.

— Ты же никогда не плачешь, — сказала Венеция, — что бы ни случилось.

— Не нужно плакать, — добавила Адель, — успокойся, пожалуйста.

Огромным усилием воли Селия взяла себя в руки.

— Что случилось? — спросила Венеция. — Расскажи нам, мамочка.

Но Селия не могла этого сделать. Что она им расскажет? Она посмотрела на них и подумала, как же крепко она их любит и как близка к тому, чтобы их бросить, и снова заплакала. Затем приказала себе успокоиться, подумав, что дети — прекрасное средство от любой тоски.

— Ничего, — наконец произнесла она, — ничего серьезного.

— Ты что-то скрываешь от нас, — сказала Адель. — Из-за ничего не плачут. Кто-то обидел тебя?

— Нет, — ответила Селия, подумав, что обида — это пустяк.

— Ты снова заболела?

— Нет. — И Селия почти пожелала, чтобы так случилось.

— А где папа?

— Наверное, на работе.

— Давай мы ему позвоним? — Им очень нравилось звонить по телефону — тогда они чувствовали себя взрослыми.

— Нет, Адель, это ни к чему. У него сейчас и так много волнений.

— Может быть, ты поэтому и плачешь?

— Может быть.

— Бедная мама. Хочешь чего-нибудь попить?

«Если только яда?» — подумала Селия.

— Нет, спасибо, родная.

— А сигарету хочешь? — спросила Адель.

— Она бросила курить, — заявила Венеция, — правда, мама?

— Правда.

— Ах вот почему ты плачешь, — догадалась Адель, и лицо ее просияло. — Когда няня запретила нам есть сладкое во время Великого поста, мы тоже все время плакали. Как это ужасно — не иметь того, что тебе нравится.