Не борись со мной, малышка
Шрифт:
— Да вы бессмертные оба? — Темные брови взлетают вверх.
— Мы… — Я набираю полную грудь воздуха, и, стоит амбалу отрыть рот, вываливаю на него все, что думаю о папашах, запугивающих чужих детей. О педагогах, не способных разобраться, кто прав, а кто виноват. И о воспитании.
Не знаю, какой кажется моя речь со стороны — судя по краснеющему лицу папаши, я ювелирно попадаю по всем болевым точкам.
К моменту, когда я наконец выдыхаюсь, у амбала из ушей валит пар, а пальцы сжимаются в кулаки. По ощущениям жить мне осталось пару
Нам обоим читают лекцию о детской психологии. Мастерски заговаривают зубы. А затем уводят обалдевшего папашу на дополнительную беседу в кабинет директора.
Пользуясь случаем, я не торможу. Попрощавшись с чудесной, сердобольной нянечкой, забираю сына из группы. Быстро переодеваю в уличную одежду. И на первом же трамвае везу домой.
Благодаря спешке добираемся до съемной двушки на пятнадцать минут быстрее, чем обычно. Идеальная разница, чтобы спокойно приготовить ужин, покормить Пашу и настроиться на долгую ночную смену.
На радостях я даже умудряюсь вычеркнуть из головы тревожные мысли о наглом папаше. Но внезапный звонок нянечки спускает с небес на землю.
Сбиваясь и прерываясь, Валентина Петровна рассказывает, как закончился сегодняшний разбор полетов. Вздыхает о судьбе маленькой девочки, которая тяжело переживает развод родителей. А в самом конце, словно случайно, сообщает, где работает злобный папаша, и чем по роду службы занимается.
Последняя новость прибивает похлеще пыльного мешка.
— Вы уверены, что он из органов? — спрашиваю я севшим голосом.
— Из самых настоящих! — будто существуют какие-то ненастоящие, подтверждает Валентина Петровна. — То ли майор в УГРО, то ли майор в каком-то другом отделе. В общем, разыскивает опасных преступников и сажает их за решетку.
— Спасибо.
За решетку меня отправлять не за что. Статью о краже собственного ребенка из семейного «гнездышка» пока не придумали. Но панике все равно. Она обхватывает горло тугой удавкой и морозным холодом спускается по спине.
А что если он начнет пробивать нас по базам?
Что если станет задавать вопросы родственникам, соседям или мужу?..
От догадок голова идет кругом, а сердце срывается на аритмию.
Чтобы не чокнуться, остаток вечера я, как могу, отвлекаюсь от тревожных мыслей. Помогаю Паше принять душ. Целую своего сладкого мальчика в обе щеки. И, встретив с дневной смены соседку, с которой вместе снимаем квартиру, бегу на работу.
— Алена, почему опаздываешь? — шипит старший администратор ночного клуба. — Если работа больше не нужна, так и скажи. У меня тут очередь из желающих в официантки.
— Извините, Николай Петрович, я больше не буду.
На часы смотреть бесполезно. Нет никакого опоздания. Все это обычный прием Скворцова — повод ввалиться в женскую раздевалку и, унижая, поглазеть
— Смотри мне! Ты единственная здесь, от кого я даже документы не потребовал. Подведешь… — Потная мужская рука со шлепком опускается на мой зад. — Выгоню! — довольно улыбается Скворцов и, наконец, уходит.
С его уходом я медленно выдыхаю. Босс вроде бы сегодня на месте, так что больше приставаний не будет. Нужно лишь надеть дурацкое короткое платье, ажурный, как у школьницы, фартук и отработать… восемь часов, до самого утра.
Не в первый раз и, к сожалению, не в последний. Ничего общего с прошлой офисной жизнью до замужества, рождения сына и прочего…
— Все наладится, — шепчу я как мантру, выходя из раздевалки в темный коридор. — Никто нас больше не тронет, — добавляю мысленно. И с разгона вписываюсь в огромное, твердое и горячее тело.
Глава 3
От неожиданной встречи сердце падает… нет, не в пятки! По ощущениям оно вообще покидает тело и несется подальше от этого места.
Амбал!
Папаша!
Майор…
Именно в такой очередности мозг вспоминает все детали нашего дневного знакомства и лупит по хлипким нервам самой настоящей панической атакой.
Боясь выдать себя, я поступаю как опоссум — прикидываюсь бездыханным телом. Первые минуты молчу, не сопротивляюсь позорному ощупыванию и, кажется, даже не дышу.
У умных зверушек как-то получается избавиться от хищника. Но… то ли мне достался озабоченный некрофил, то ли что-то не так с актерским талантом.
— Стоять, где стоишь! — хрипловатым басом раздается над ухом, и свет фонарика бьет по глазам.
— Я сейчас ослепну.
В очередной раз пытаюсь вырваться из медвежьих объятий. Что есть силы, бью по каменной груди. Но, к сожалению, мой лимит везения на сегодня подходит к концу.
— Кукушка! Охренеть!
Луч света скользит по телу вниз. Освещает не самое приличное для матери платье, дурацкий школьный фартук, ноги в пошлых чулках и снова возвращается в район декольте.
— Теперь… Я могу идти работать? — От унижения хочется провалиться сквозь землю.
Это единственная работа, какую я смогла найти без документов. Ни сын, ни соседка не знают, что я официантка в ночном клубе. И вот теперь это может стать достоянием гласности для всего детского сада.
— Так-так… Внезапно! — Амбал будто и не слышит, что я ему говорю. — А еще кто-то втирал мне о нравственности и правильном воспитании…
Фонарик исчезает, а лапа на моей талии — нет.
— Это просто работа. Обычная работа.
Чувствую, как по шее катится капля пота. Надо бы взять себя в руки. Вряд ли майор прямо здесь станет требовать документы. Проще отловить меня после смены или возле сада. Но все эти умные мысли не спасают. Ноги по-прежнему ватные, за ребрами — сумасшедшая чечетка.