Не бойся глубины
Шрифт:
Глава 37
После похорон Лизы в театральном доме наступило относительное затишье. Берта Михайловна помогала готовить на поминки и очень сдружилась с Анной Григорьевной. Мать Лизы не могла оставаться одна в квартире Альшванга и уходила ночевать к Эдерам.
Изабелла пустилась в загулы, чтобы развеять тяжелую тоску, которую вызывает у людей смерть еще совсем молодого человека.
– Видишь, Дина? – говорила
Роскошная блондинка принимала у себя двух любовников. Они успели ей надоесть. Кроме того, один из студентов, снимающих квартиру на втором этаже – высокий, красивый араб с блестящими коричневыми глазами, начал усиленно оказывать ей знаки внимания.
– Восточные мужчины обожают блондинок, – хихикала Изабелла.
Араб приходил к ней по вечерам с подарками и выпивкой. Утром, уставший и довольный, он старался незаметно проскользнуть к себе, но неизменно сталкивался то с Николаем Эдером, спешившим на работу, то с пожилой актрисой, которая выносила завтрак котам.
Егор Фаворин тоже оставался в поле зрения Изабеллы. Она выжидала момент, когда музыкант возвращался из театра, и совершенно случайно оказывалась у него на пути.
– Как поживают ваши киски? – сладчайшим голоском спрашивала она.
При этом ее глаза делались большими и страстными, а лицо заливал горячий румянец.
– Спасибо, хорошо, – бормотал Фаворин, стараясь прошмыгнуть мимо нее в свою квартиру. Настойчивый интерес Изабеллы к его скромной персоне вызывал у музыканта недоумение и робость.
Супруги Авдеевы держались в стороне от событий. Людмила целыми днями пропадала на работе, ее муж приходил поздно. Все новости они узнавали последними, в основном от Берты Михайловны.
Динара пребывала в депрессии. Она почти не спала, раздумывая, как выпутаться из ужасного положения. Нежданно-негаданно ее новое занятие, которое сулило развлечения и доход, обернулось необъяснимым кошмаром. Все принятые меры не дали результатов. Господин Вольф не отвечал на телефонные звонки – то ли уехал, то ли отключил телефон… Квартира Альшванга вызывала у Динары суеверный страх. Треск рассыхающихся полов, шорохи и стуки наверху приводили ее в ужас. Она посоветовала Анне Григорьевне продать квартиру как можно скорее.
Бедная женщина находилась в шоке, оплакивая любимую дочь. Но к словам Динары отнеслась с пониманием.
– Проклята эта квартира! – шепотом сообщила она цыганке. – Не знаю кем, но проклята! Лизонька мне говорила… а я ее не слушала. Думала, это все болезнь! А выходит, дочка была права. Поверьте, Динара, я теперь сама там ни на минуту одна не останусь. Мерещится, что кто-то кругами ходит и мается, стонет и вздыхает… и платье по полу шуршит… Аж жуть берет!
Квартиру выставили на продажу. Через пару дней в театральный дом начали ходить покупатели. Квартира Альшванга, огромная, отремонтированная, с высокими потолками и просторной ванной, производила на покупателей должное впечатление. Люди приходили, смотрели, восхищались и… уходили.
– Вы, голубушка, наймите агента, – советовала старая актриса, к которой Анна Григорьевна
Сын Берты Михайловны тяготился присутствием постороннего человека в квартире, и Анна Григорьевна предложила молодому человеку пожить пока у нее.
– Там никого нет, тихо, спокойно… два телевизора – в комнате и на кухне. Отдыхайте, Коля, сколько хотите!
Тот согласился. На утро следующего дня Берта Михайловна встала рано, как всегда, и вышла на лестничную площадку. Ее привлекло кошачье мяуканье.
– Ах ты господи! Что ж это Изабелла за своим Яшкой не смотрит? – возмутилась она.
В углу, на плетеном коврике, который она постелила для своих полосатых питомцев, разлеглась персидская кошечка господина Фаворина, рядом с ней, нежно мяукая, примостился Яшка.
Пожилая дама растерялась. Пока она соображала, как ей поймать персидскую красавицу, чтобы та не рванула в подвал вместе со своим полосатым кавалером, в квартире Альшванга распахнулась дверь и оттуда всклокоченный, с выпученными от страха глазами, выскочил Николай. Коты опрометью бросились вниз по лестнице, а Берта Михайловна застыла на месте с открытым ртом.
– Что?! Что такое?! – вопил ее дорогой Коленька, оглядываясь вокруг как очумелый. – Что это было?! Боже мой! Мама… Что ты здесь делаешь?
Его взгляд остановился на матери и обрел кое-какую осмысленность.
– Коля! – изумилась она. – Что с тобой? Тише! Соседей разбудишь… Ты знаешь, который час?
– Какой, к черту, час? При чем тут часы, мама? Я чуть с ума не сошел в этой проклятой квартире! Она… она… хотела меня задушить!
– Кто? – Берта Михайловна не на шутку перепугалась. – Ты здоров, Коленька? Идем домой… выпьешь чаю, и все пройдет. Тебе что, страшный сон приснился?
– Со-о-он? – завопил он еще громче. – По-твоему, это был сон? Вот, смотри!
Он оттянул ворот футболки и придвинулся ближе к матери. Берта Михайловна старалась изо всех сил, но так ничего и не увидела. Шея как шея… Немного худая, правда, но это не беда.
– А… что я должна увидеть, сынок? – осторожно спросила она, опасаясь нового крика. Ей было неудобно перед соседями.
– Синяки! Вот… и вот, – он тыкал пальцами, указывая на несуществующие синяки. – Это следы ее рук! Она наклонилась надо мной и начала душить! Хорошо, что я проснулся! Я сразу вскочил и побежал, а она… хохотала мне вслед…
– Кто? О ком ты говоришь? – не могла понять Берта Михайловна. – Ты был в квартире не один?
– Не один…
– Как тебе не стыдно, Коля! Это чужая квартира. Надо же соблюдать хоть какие-то приличия. Ты мне обещал не водить женщин… да еще таких. Напьются и безобразничают! Почему ты не хочешь познакомиться с хорошей девушкой? Жениться, как все твои друзья?
– Мама! Какие женщины?! Что ты несешь? Ты что, не понимаешь?
– Это ты не понимаешь! – взорвалась Берта Михайловна. – Привел какую-то шлюху в чужую квартиру, сам убежал, а ее оставил! Если у Анны Григорьевны пропадет что-нибудь? Как я буду выглядеть? Иди и вели ей убираться! Это ж надо так напиться, чтобы душить друг друга?! В наше время…