Не бойся глубины
Шрифт:
«Ты должна понять! – говорил ей голос памяти. – Это очень важно. Важнее всего, что происходило до сих пор в твоей жизни. Здесь живет тайна, которая станет твоей, только если ты будешь находиться здесь, дышать этим воздухом, видеть и слышать все, что происходит. Она раскроется перед тобой, но не сразу, постепенно… шаг за шагом».
Анна Наумовна чувствовала, что тайна эта сулит ей не просто перемены, а полный и глубокий переворот в судьбе. Так природа замирает в ожидании, предвкушении весны… когда повсюду еще лежит снег, но уже дует ветер с юга и носится в холодном воздухе обещание таянья льдов, половодья,
Госпожа Левитина подошла к роялю и открыла черную гладкую крышку. Клавиши из слоновой кости мягко светились, призывая пальцы музыканта. Они соскучились по ним, в долгом бесконечном сне мечтая подарить звуки тому, кто способен их извлечь. Анна Наумовна опустила руку на клавиши. Жалобный, протяжный звук разлетелся по комнатам, отзываясь гулким эхом…
Закрывая за собой дверь квартиры, госпожа Левитина так задумалась, что не заметила Динары. Цыганка, переминаясь с ноги на ногу от волнения, ждала ее на лестнице.
– Ну что? – спросила она.
– Вы можете быть спокойны, – ответила Анна Наумовна. – Совершенно спокойны. Вам нечего бояться.
Динара пошла проводить гостью. Они молча спустились на первый этаж, где полосатый Яшка, которого приютила Берта Михайловна, развлекался с персидской кошечкой Фаворина.
– Господи! – вздохнула Динара. – Все возвращается на круги своя…
Анна Наумовна вышла во двор и увидела Юрия, который нервно курил, приоткрыв дверцу машины.
– Я уже собирался идти за тобой! – сказал он, выбрасывая сигарету.
Анна Наумовна подняла голову и посмотрела на окна второго этажа. Ей показалось, что за ними мелькнула голубая тень…
– Юрий! – сказала она. – Мне хочется купить квартиру в этом доме. Я только что ходила ее смотреть, и она мне понравилась. Видишь вон те три окна?
– Это будет мой свадебный подарок тебе, – улыбнулся он.
Анна вздохнула.
– Ты еще не знаешь, почему мы встретились и каким окажется наш брак… – задумчиво произнесла она. – Не знаешь, какая тайна кроется в истории твоей семьи, в истории этой квартиры и чем все обернется. Но события уже предопределены, и нам их не избежать…
Наталья Солнцева.
Отрывок из следующего романа «Дневник сорной травы»
В Детстве меня прозвали Принцем.
Я был долгожданным и любимым ребенком. Отец мой, известный профессор медицины, души во мне не чаял и мечтал, чтобы я пошел по его стопам. Но медицина меня не привлекала. Наверное, на мой характер повлияли мама и тетя Лавиния, мамина старшая сестра, которая рано овдовела и всю свою жизнь, до самой смерти, прожила с нами в огромной московской квартире.
Мама имела некоторый литературный талант, отчасти передавшийся и мне. Она писала научные статьи в толстые журналы. По вечерам она сидела в кабинете за столом и стучала на старой немецкой печатной машинке. На столе горела лампа с кремовым абажуром, мягко освещая мамин силуэт. Такой она мне и запомнилась – гладко причесанная, со склоненной головой и ажурной шалью на плечах.
Мама
Поначалу так и было. Все женщины, окружавшие меня, дарили мне свою любовь – мама, тетя Лавиния, учительница музыки, которая давала мне уроки игры на скрипке, сердобольные соседки, приятельницы родителей и их ухоженные дочки. А потом…
Впрочем, не буду забегать вперед.
Я рос послушным. У меня были многие способности – к музыке, литературе, иностранным языкам, – но они странным образом рассеивались по мере того, как я взрослел. Я научился читать в четыре года, к пяти сносно пиликал на скрипке, в семь сочинял наивные стихотворения о елках, засыпанных снегом, кремлевских башнях и любви к Родине.
Мама, папа и тетя Лавиния торжественно отвели меня в первый класс. Я тоже радовался, думая, что теперь обрету новых поклонников моей незаурядной внешности и талантов. Не знаю, как это получилось, но только учеником я оказался самым обыкновенным. Школьная учительница писала в мой дневник послания для родителей, чтобы они «обратили внимание», «оказали помощь» и «приняли меры». В конце концов, учеба наладилась, но я понял, что ни одноклассники, ни учителя не в состоянии оценить мой талант. Они просто зеленели от зависти и не пропускали ни одной возможности показать мне, насколько я глуп, ленив и избалован. Разве можно простить такое?
Тетя Лавиния была старше мамы и умерла, когда я перешел в шестой класс. До этого я никогда не видел покойников и очень боялся. Но тетя Лавиния в гробу произвела на меня совсем иное впечатление, чем я ожидал. Она лежала бледная, неподвижная и спокойная, какая-то помолодевшая, с разглаженными морщинами, и напоминала Офелию. Я сказал об этом отцу, но он нахмурил брови и подозрительно уставился на меня.
– Софьюшка, – обратился он к заплаканной матери, – мальчик перенервничал. Дай ему успокоительного!
После похорон в нашей семье произошло знаменательное событие. Отцу предложили заведовать кафедрой медицинского института в Питере, и мы начали собираться, укладывать вещи. Квартиру на Алексея Толстого решили не продавать. Кто знает, как пойдут дела в Северной столице? Хоть будет куда вернуться.
На новом месте отца встретили с уважением, предложили служебную жилплощадь. Родители обрадовались. Квартирка была маленькая, но со всеми удобствами и отдельной кухней. Обитал в ней в основном я. Отец с утра до ночи пропадал на кафедре, мама в издательстве, куда она устроилась, а я был предоставлен сам себе. Лето кончалось, и мне предстояло идти в восьмой класс. Как меня встретит незнакомая школа?..