Не было бы счастья
Шрифт:
А Ярослав тихо зверел. Работать он почему-то не мог. Таращился на чистый лист бумаги, безуспешно силясь выжать из себя хоть одну завалящую мыслишку, разглядывал привезенные с собой наброски, абсолютно не понимая, что, собственно, имел в виду, когда проводил эти линии. Попробовал копать, но мешала боль в не зажившем еще плече. Пристроился работать культиватором одной рукой и в два дня уничтожил сорняки на всей территории. Теперь он занимался тем, что маленькой тяпочкой рыхлил землю вокруг кустарников.
—
Ярослав бросил тяпку на землю и обернулся, вопросительно глядя на отца. Герман Александрович смотрел на него хмуро.
— Что-то случилось, папа?
— Нет. И я не вижу никаких признаков того, что хоть что-нибудь может случиться. Мне это не нравится.
— А? Ты о чем? Извини, но я последнее время плохо соображать стал…
— Это я заметил, — ядовито вставил Герман Александрович.
— …так что не говори со мной загадками, — машинально закончил Ярослав и уставился на отца в недоумении: — Ты что имеешь в виду?
— Я имею в виду, что ты… Славик, я понимаю, ты давно уже взрослый мужчина, и понимаю, что меня все это не касается, и вообще я никакого права…
— А-а, ты о Ларисе.
Он снял бейсболку, вытер ею мокрое лицо и снова натянул на голову. Наклонился, вытащил из-под соседнего куста пластиковую бутылку, сделал несколько глотков теплой воды, протянул отцу:
— Пить хочешь?
— Не хочу! Слушай, ты вообще собираешься когда-нибудь остепениться? В конце концов, в твоем возрасте хватит уже порхать по разным девицам. Ладно, пока вокруг тебя были все эти ниночки и оленьки, я молчал, но Лариса — это же совсем другое дело!
— Да, Лариса — это совсем другое дело, — ровным голосом согласился Ярослав. — Ты себе даже не представляешь, до какой степени другое.
— Я-то представляю, а вот ты! Пока еще тебе удается удерживать ее рядом, но сколько это продлится, ты хоть раз задумался? Ведь рано или поздно твое плечо заживет окончательно, Карманова поймают, и у нее просто не будет причин оставаться с нами! И что тогда? Ты знаешь?
Ярослав молчал, наклонив голову, водил грязным пальцем по горлышку бутылки.
— А я знаю! Она соберет это свое дурацкое вязанье и уйдет! И что мы тогда будем делать? — Герман Александрович перевел дыхание и ткнул сына пальцем в грудь: — Ты! Неужели ты не видишь, не понимаешь, что Лариса — это… Ну что мне, самому предложение ей делать? Так она же за меня не пойдет. Эх, был бы я хоть на двадцать лет моложе, только ты ее и видел бы!
— Значит, мне хоть в этом повезло, — слабо улыбнулся Ярослав. — Пап, все немного не так. Я уже раз десять делал ей предложение.
— Ты… то есть ты…
— Да-да, я. И в шутку, и по полной форме, с выражением чувств, предлагал руку и сердце,
— Ну, слава Богу, — облегченно выдохнул Герман Александрович, — я всегда знал, что ты у меня вовсе не такой болван, каким стараешься выглядеть. Значит, все в порядке… Подожди! Как это десять раз? Десять раз делал предложение, и что?
— И ничего. Она мне отказала.
— Лариса?
— А кто ж еще?
— Все десять раз?
— Ага.
— Но мне казалось, что она… А ты ее правильно понял?
— Папа! Прямой и четкий отказ трудно понять неправильно.
— Тогда я не понимаю, — жалобно сказал Герман Александрович. — Может, ты как-нибудь не так это делал?
— Ну уж как сумел. Раньше, сам знаешь, мне не приходилось тренироваться.
— Нет, не понимаю! Ты в кои-то веки… И что, я должен поверить, что мой сын не может уговорить женщину выйти за него замуж?
— Увы. Боюсь, что придется.
— Но ты… подожди, она что, отказывает, и все? Она же должна была как-то объяснить?
— Ой, папа, объяснений у нее — вагон и маленькая тележка! И свобода ей нравится и независимость, и вообще она решила больше замуж не ходить… Понимаешь, первый муж ее бросил…
— Придурок.
— Не то слово. А у нее отношение к браку в результате полуденного в детстве воспитания слишком серьезное.
— Отношение к браку не может быть стишком серьезным.
— Это ты так считаешь. А Лариса теперь считает, что поскольку мужчина может оказаться способным на такую подлость, то лучше ему больше не давать возможности это повторить.
Герман Александрович потряс головой и посмотрел на сына:
— Ну-ка еще раз скажи, а то я не понял.
— Я сам с первого раза не понял. В общем, грубо говоря, так: если я муж, то она мне доверяет безоговорочно, и поэтому если я ее брошу, это для нее будет удар, которого она не перенесет. А если я не муж, она никаких прав на меня не имеет и об этом постоянно помнит. Поэтому я могу ее бросить, и она хотя будет сильно переживать, но упрекать меня не будет, а будет жить дальше.
— Бред какой-то. Ты разве собираешься ее бросать?
— Исключено. Я собираюсь на ней жениться, прожить с ней долго и счастливо всю жизнь и умереть в один и тот же день.
— А ты ей про это говорил?
— Говорил, конечно. А она твердит одно — что один раз уже попробовала выйти замуж и результат ее разочаровал.
— Так ты бы ей сказал…
— Пап, я с ней эти беседы больше месяца веду, в разных вариантах! И рано или поздно, но я своего добьюсь!
— Лучше рано. Я еще на внуков хочу посмотреть.
— Ну, знаешь, папа! Не вздумай Ларисе это сказать!