Не делай добра

Секстон Мари

Джонас застонал, звук вырвался откуда-то из глубины его горла, когда Чарли начал сосать его, обрабатывая член снова и снова, пока Джонас не выдохнул:

– Подождите, сэр! Чарли. Подожди, подожди, подожди!

Чарли отстранился, и разочарованный стон Джонаса заставил его рассмеяться.

– Я могу остановиться, если хочешь.

– Нет! Боже, нет, сэр. Пожалуйста. Прости. Не останавливайся, не останавливайся, не останавливайся...

Чарли рассмеялся и снова принялся за работу над входом Джонаса. Больше всего Чарли привлекал звук. Это было единственное, что он ценил в Тейлоре, то, как много шума он производил. Джонас ничем не отличался. Чарли нравилось

слушать его глубокие, гортанные стоны и тяжелое дыхание. Джонас бесстыдно умолял, называя Чарли «сэр», «хозяин» и «папочка» попеременно. Он хныкал, стонал и задыхался, и Чарли наслаждался этим, его уши тонко улавливали громкость и тембр. В конце концов, он смог бы сказать, когда Джонас вот-вот кончит. В конце концов, он узнал бы об этом даже раньше, чем Джонас, и был бы готов к этому. Но пока он был на стадии изучения. Он потратил много времени, переходя от входа Джонаса к его члену и обратно.

– О Боже, о Боже, о Боже, - выдохнул Джонас.
– Я не знаю, сколько еще смогу сдерживаться, хозяин. Я так близко. Я так близко. О Боже...

Чарли продолжал сосать член Джонаса, погружая в него два пальца. Джонас вскрикнул еще громче, чем раньше, дергая запястьями в наручниках.

– О боже!

Чарли продолжал сосать. Продолжая двигать рукой, он жестко трахал Джонаса двумя пальцами, пока Джонас не потерял дар речи. Пока его слова не иссякли, и не осталось ничего, кроме безумных, отчаянных звуков, вырывавшихся из его горла, первобытных вздохов и хрюканья, вырывавшихся из него в такт толчкам Чарли. Наконец, он издал искаженный, сдавленный звук, который, возможно, был именем Чарли.

Чарли двигался так быстро, как только мог, вставая на колени и засовывая свой член туда, где только что были его пальцы. Джонас захныкал, дергая себя за манжеты.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...

Чарли вошел глубоко и сильно.

– Да! Сэр. Хозяин. Да. Продолжай.

Чарли именно так и поступил. Он положил руку на перекладину, чтобы обхватить лодыжки Джонаса и приподнять его зад, чтобы оказать идеальное давление на член Чарли. Дополнительным преимуществом было то, что Чарли получал идеальный угол для воздействия на простату Джонаса при каждом толчке. Свободной рукой он поглаживал член Джонаса.

– О боже!
– воскликнул Джонас.
– Подожди, подожди, подожди! Я не могу...

Чарли покачал головой, входя сильнее.

– Больше не нужно ждать. Я готов увидеть, как ты кончаешь.

Прерывистый крик облегчения, который издал Джонас, услышав эти слова, был почти таким же приятным, как и тот, что раздался несколько секунд спустя, когда он достиг оргазма. Еще несколько толчков, и Чарли тоже кончил. Джонас все еще тяжело дышал, слегка вздрагивая, когда Чарли расстегнул наручники.

Чарли отложил перекладину в сторону. Нежность часто следовала за его оргазмом, и этот раз не был исключением. Он притянул Джонаса к себе, крепко прижал, целуя его в лоб, щеки, губы. Сердце Чарли забилось сильнее, когда Джонас прижался к нему.

– Чарли?

– Да?

– Я надеюсь, ты готов жить в штанах.

Глава 9

Следующие несколько дней Чарли провел, разрываясь между неподдельной радостью и почти невыносимым чувством вины.

Он, как всегда, работал пять дней в неделю в отделении неотложной помощи. Каждый день, возвращаясь домой, он заставал Джонаса на кухне либо за работой на ноутбуке, либо за приготовлением ужина. Иногда после ужина они переходили в гостиную, где болтали, пока Чарли вязал свой плед, а Джонас делал наброски. Иногда

они оставались на кухне, и Джонас выполнял художественные заказы, пока Чарли готовил. За шесть лет отсутствия им было о чем поговорить. Джонас много рассказывал о Шелли. Он также часто рассказывал о детском саде, в котором работал. Он добродушно жаловался на сопливые носы и вспышки гнева, но Чарли подозревал, что он скучал по этим детям больше, чем по кому-либо из своих друзей из Сиэтла.

Джонас никогда не говорил о том, что произойдет после операции, поедет ли он домой или будет искать работу в Денвере, а Чарли никогда не осмеливался спрашивать.

А потом они ложились спать. Иногда Чарли связывал Джонасу руки или приковывал их наручниками к изголовью кровати, но по большей части эти ночи были не для того, чтобы развлекаться. Они были для того, чтобы наверстать упущенное. Неприкрытая похоть Джонаса приводила Чарли в неистовость. Он не мог достаточно быстро раздеть их. Потребность обладать Джонасом во всех отношениях взяла верх, превратив его в человека, которого он едва узнавал, мужчину, настолько одержимого желанием, что его не беспокоила театральность связывания или кожи. Он только хотел быть ближе. Проникнуть глубже. Отстаивать свои права, как какой-нибудь пещерный человек. Их занятия любовью были дикими, первобытными и такими страстными, что у Чарли кружилась голова.

После этого он спал как убитый, положив голову Джонаса себе на плечо.

Но потом наступало утро.

Чарли всегда просыпался первым. Они оба привыкли спать поодиночке, и к утру Джонас всегда оказывался на другой стороне кровати, свернувшись калачиком, как кошка, когда он часто спал рядом с Лютиком. Чарли практиковал медитацию, как делал это годами. Он закрыл глаза, сосредоточился на своем дыхании и позволил эмоциям захлестнуть его.

Чувство вины.

Всегда чувство вины, в первую очередь.

Чувство вины, потому что это был бывший любовник его лучшего друга. Чувство вины, потому что он нарушил один из их первых уговоров, заключенных много лет назад, никогда не иметь секретов друг от друга. И чувство вины, потому что, несмотря ни на что, он не думал, что чувствует себя достаточно виноватым. Потому что вслед за чувством вины пришло воспоминание о прошлой ночи. Покой и нежность, которые пришли после их занятий любовью. Уверенность в том, что он сразится с любым, кто захочет отнять у него это новое счастье, даже если этот «кто угодно» окажется его лучшим другом на протяжении более чем двадцати лет.

Независимо от того, как долго Чарли лежал, пытаясь обрести покой, пытаясь сосредоточиться перед началом рабочего дня, он всегда вылезал из постели, чувствуя, что его сердце разрывается надвое.

Джонас не разделял его чувства вины. С чего бы ему это? Грей был частью его прошлого, и у него не было причин беспокоиться о его чувствах. Иногда Чарли почти злился на него за то, что он мог вести себя так, словно они не совершали тяжкого греха, если не против Бога, то уж точно против чувства порядочности Чарли.

Не то чтобы чувство вины мешало ему заниматься любовью с Джонасом при каждом удобном случае.

В пятницу вечером кто-то постучал в парадную дверь Чарли. В те часы между отходом ко сну и ужином было легко забыть, что за пределами дома Чарли существует целый мир - мир, где никто не знает, что бывший Грея теперь любовник Чарли.

Чарли как раз выпекал печенье. Джонас поднял глаза от своего планшета для рисования.

– Ну, по крайней мере, это не Грей, - сказал Чарли, откладывая прихватки в сторону.
– Он бы не стал утруждать себя стуком.