Не для взрослых. Время читать! (Полка 1)
Шрифт:
– Ну ничего, – ответил Стенич, – придет время, „мы“ „нам“ покажем!»
После доклада крупного партийного чиновника А. Жданова в августе 1946-го, где он обвинил двух замечательных литераторов – Анну Ахматову и Михаила Зощенко – в немыслимых грехах, их исключили из Союза писателей и лишили продуктовых карточек. Писатели и критики дружно травили недавних уважаемых коллег в статьях. «Ведь Зощенко и Ахматова сильны не сами по себе, – писал А. Фадеев. – Они являются как бы двумя ипостасями глубоко чуждого и враждебного нам явления».
А Меттер оказался
Вернемся к «я» и «мы». Михаил Ардов вспоминает, как в конце 50-х – начале 60-х годов «Борис Леонидович [Пастернак] рассмешил Анну Андреевну [Ахматову] и всех нас такой фразой:
– Я знаю, я – „нам не нужен“…».
Издевался над этим официальным «мы» и великий композитор Шостакович. Его дети вспоминают, как в 1960-е годы, «подойдя к кассе, мы увидели стоящего рядом с кассой Жана Поля Сартра, который старательно пересчитывал довольно толстую пачку купюр. [Советская власть подкупала большими гонорарами некоторых европейских писателей, чтобы они писали о ней хорошо. – М. Ч.] Отец метнул на француза быстрый взгляд и шепнул мне в самое ухо:
– Мы не отрицаем материальной заинтересованности при переходе из лагеря реакции в лагерь прогресса».
Напоследок – о том, как спекулировали советские властители словом «народ».
«– К вашему сведению, – сказал Дуговец, – кино снимается для народа.
– А я кто? – спросил Глазычев.
– А вы младший лейтенант милиции Глазычев» («Мухтар»).
Возлюбленная поэта Б. Пастернака, послужившая прототипом для обаятельной героини «Доктора Живаго», вспоминала разговор Пастернака с главным партийным начальником над писателями Поликарповым в 1958 году, когда началась официальная травля поэта за то, что он посмел передать рукопись своего собственного романа за границу. «– Но гнев народа своими силами нам сейчас унять трудно, – заявил Поликарпов. <…>
– Как вам не совестно, Дмитрий Поликарпович? – перебил Боря [Пастернак], – какой там гнев? <…> „Народ!“, „народ!“ – как будто вы его у себя из штанов вынимаете. Вы знаете прекрасно, что вам вообще нельзя произносить это слово – народ».
«…Некоторые литераторы, – писал в 1965 году Комитет государственной безопасности, докладывая в ЦК КПСС о настроениях общества, – огульно чернят завоевания нашего народа последних лет».
«Масштабы фальсификаций со словом „народ“ необозримы, – напишет Меттер в эти же годы в повести „Пятый угол“. – С тридцатых годов людей начали назначать в народ и исключать из народа. По существу же, титулом народа обладал один человек – Сталин…».
БЕССМЕННЫЙ ДЕЖУРНЫЙ ПО СТРАНЕ
Этот,
Им все-таки необходимо объяснить, кто же такой Жванецкий. И одновременно напомнить, что несколько его давних-давних сочинений – это уже самая настоящая классика. И как раз такая классика, с которой стоит познакомиться пораньше (хотя смеяться будете в любом возрасте).
Конечно, некоторые из вас видят Михаила Жванецкого каждый месяц – в телепередаче «Дежурный по стране». Смеются вместе с родителями или бабушками и дедушками над его остротами. Они действительно всегда и неизменно острые – в отличие от довольно-таки тупого юмора большинства сегодняшних телеюмористов.
Но дело-то в том, что этот писатель точно так же страшно смешил нас своими коротенькими сочинениями и почти полвека назад, то есть в годы весьма суровой советской цензуры (сейчас, как известно, любая цензура запрещена Российской Конституцией). Он писал эти тексты для своих со товарищей-актеров – Романа Карцева и Виктора Ильченко, а потом и для знаменитого Аркадия Райкина. И тот со сцены с неподражаемым актерским мастерством и в то же время с тонким и бережным ощущением авторского текста (чем далеко не всегда могут похвалиться даже очень хорошие актеры) рассказывал публике о том, что все и так прекрасно знали, но о чем нельзя было ни говорить публично, ни писать.
Жванецкому и Райкину такое сходило с рук, видимо, потому, что само запрещающее начальство тоже безудержно смеялось, а после этого запрещать было не очень удобно.
Например, один изобретатель сделал некую машину – и ее решили отправить на выставку в Париж. «Правда, самого не пустили, у него кому-то чего-то не понравилось в рентгене; анализы у него не те».
В этом месте все уже смеялись, и многие горьким смехом: в зале сидело немало тех, кого никогда не выпускали за границу (такой был ходячий глагол – «его не выпускают»). При этом нередко ссылались на медицинские показатели…
«…Так что поехал я, у меня в этом смысле не придерешься – все качественное и количественное. И девчушка еще из колхоза поехала, ей давно обещали во Францию». (…Да за одно только это слово – «девчушка», поставленное в надлежащем месте, я дала бы Жванецкому любую литературную премию!)
Естественно, этот политически надежный человек ничего не понимает в машине, которую сопровождает. «Перед отъездом с изобретателем переговорили: выяснили там, какие заряды, какие притягиваются, какие оттягиваются…»
Если вы полагаете, что это – забавная выдумка, должна вас разочаровать. В советское время этот было самое обычное дело – изобретали одни, а демонстрировать изобретение ехали совсем другие. И в Италию никогда, до самой смерти «не выпускали» того, кто жизнь отдал изучению искусства Ренессанса. И на конференцию по искусству итальянского Возрождения вместо него ехал тот, кто ничего не понимал ни в итальянском, ни в каком другом искусстве. И это было – уверяю родившихся в 1990-е – совсем не исключение, а самая что ни на есть рутина. И вот накопившиеся у Жванецкого впечатления этого рода (не знаю, но почти уверена, что его самого до конца советской власти за границу не пускали) спрессовались наконец в литературный текст.