Не для взрослых. Время читать! (Полка 1)

Чудакова Мариэтта Омаровна

Еще один рассказ этих лет – «На складе». Опять о пище, но также и о продукции легкой промышленности, в те годы еще более недоступной человеку, не приближенному к партийным властям.

«Главная мечта нашего человека – попасть на склад. Внутрь базы. В середину». Как сказано в предыдущем рассказе, «надо попасть к ним внутрь».

С этого места слушателям – современникам и соотечественникам автора – все уже было ясно, и они заранее послушно ложились от смеха.

Мы процитируем фрагменты, но читать рассказ надо обязательно весь. Он длинный, но весь состоит из

простейших и кратчайших реплик – диалога того, кто ведает складом, и посетителя:

«– Шапки.

– Одна.

– Да. Две.

– Дальше.

– И еще одна.

– Три. Дальше.

– Пишите четвертую.

– Так. Обувь?» И нигде не падает читательское напряжение!

Важнейшее свойство литературы.

Ну, не будем скрывать – кое-какое представление об описываемом времени для этого иметь надо. Но ведь если ни слова не знать о войне 1812 года, то и «Войну и мир», пожалуй, не понять – какие-то французы посреди зимней Москвы почему-то костры жгут…

Продолжим цитировать обещанные фрагменты: «– А что у вас из продуктов питания?

– Что вас интересует?

– Меня интересует, ну поесть что-нибудь. Вот, например, ну хотя бы, допустим, колбаса.

– Батон?

– Два. А хорошая?

– Два.

– Три. А какая?»

На заметку сегодняшним читателям – он сначала просит колбасу (какую-нибудь! Он по любой истосковался) и только потом спрашивает – «Какая?»

А как герой рассказа вообще-то попал на этот склад?

Сам он об этом говорит так: «Мне сказали: в порядке исключения для поощрения».

…Так пожилая тетушка одного моего знакомого спорила с ним о брежневском времени: «И не говори! Все у нас было! К нам на завод каждую осень сапоги привозили! И мы покупали…» – «Тетя Оля! – проникновенно говорил мой знакомый. – Сапоги не на заводе, а в магазине покупать надо – вот как сейчас. Понимаешь ты это?» Но нет, тетя Оля не понимала.

…Рассказ идет к концу. Очумелый от невиданный роскоши – разные колбасы, свежая рыба, шапки (напомню тоже очень смешной рассказ Владимира Войновича «Шапка», в центре которого – жгучее и почти неисполнимое желание героя заиметь хорошую шапку) – все то, чего в семидесятые ни за какие деньги (!) не достанешь, даже отстояв любую очередь, – безымянный (а имени и не надо! Один из десятков миллионов советских людей!) герой рассказа уже и не знает, по какому же из семейных или дружеских адресов эту роскошь отправлять.

«– Все! (Лязгает железом.) Сами повезете заказ?

– А что, вы можете?

– Адрес?

– Все положите? Может, я помогу?

– Куда везти?

– На Чехова… то есть на Толбухина. А в другой город можете?

– Адрес?

– Нет, лучше ко мне. Хотя там сейчас… Давай на Красноярскую. Нет, тоже вцепятся. Давай к Жор ке. Хотя это сука. А ночью можно?»

И просит боевое орудие для сопровождения и при нем – двух солдат.

Замечателен конец:

«– Мне до вокзала. Там – на платформу, сам охраняю, и – на Север.

– Ты же здесь живешь.

– Теперь я уже не смогу. Не дадут. Плохо – живи. А хорошо… Не дадут». (На складе // Жванецкий

М. Собрание сочинений в пяти томах. Т. 2. Семидесятые. М., 2007. С. 36–45).

4

Вот еще семидесятые годы. Впрочем – это могло бы относиться к любым годам.

«Что такое фальшь? Это ложь об отношении к чему-то. „Я рад…“, „Вы гений…“, „Я с огромным удовольствием…“

Фальшь нельзя проверить, нельзя обратить на нее внимание судьи, друзей. Фальшь можно только почувствовать. Она вызывает бешенство, непонятное окружающим. Все, в том числе тот, кто сфальшивил, говорят: „Ну, псих!“» (Семидесятые, с. 200).

А теперь – о времени Перестройки.

В трогательном письме, которое Жванецкий пишет покойному отцу, стремясь рассказать о том, что тот не успел увидеть, – замечательное описание начала распада Советского Союза. Это – осень 1991 года. Смешно (но сквозь смех явно пробивается слеза) и точно:

«…Мы сейчас все разбились по республикам. Все выставили таможни. Потому что в одной республике нет мяса, в другой нет рыбы, в третьей нет хлеба. И мы хотим знать, где чего нет, и хотим это положение закрепить».

Дальше замечательное (смешное, но, по-моему, не обидное) описание так называемого «национального вопроса» на этом, самом первоначальном этапе:

«Теперь кто в какой народ попал, тот там и сидит. Назначили туркменом – так уж будь здоров. И кто в какой строй попал, там и сидит. Кто вообще в капитализм, а кто в первобытно-общинный. Все с трудом говорят на родном языке…»

В легкой форме, но при этом – без упрощения зафиксированы серьезные, сложные обстоятельства.

Вот описание самого начала 90-х годов. Здесь уже не до смеха.

«Что же такое происходит с нашими людьми? Что же они так дружно собираются на митинги и, страстно перебивая друг друга, кричат:

– Не хотим хорошо жить! Никто не заставит нас хорошо жить! Не подсовывайте нам собственность! Хотим жить без имущества и работать без зарплаты! Пусть за всю жизнь мы накопили шестнадцать рублей и детям ничего не завещаем, кроме рецептов, мы отстаиваем свой гибельный путь и рвем каждого, кто хочет выставить нас из капкана!

– Не трожь! – И лижем стальные прутья. – Не подходи, не лечи! Оставь как было! Нам нравится как было, когда ничего не было, ибо что-то было. Нас куда-то вели. Мы помним. Мы были в форме. Мы входили в другие страны. Нас боялись. Мы помним. Нас кто-то кормил. Не досыта, но как раз, чтобы мы входили в другие страны. Мы помним. Нас кто-то одевал. Зябко, но как раз, чтоб нас боялись. <…>

Наш способ!

Всего жалко, кроме жизни. <…> Умираем, но не отдаем. Ни цепь, ни миску, ни государственную собачью будку!

Это наш путь! И мы на нем лежим, рыча и завывая, в стороне от всего человечества» (Наш спор // Жванецкий М. Собрание сочинений в пяти томах. Т. 4. Девяностые. М., 2007. С. 183–185).

И вот уже этих наших людей перетащили все-таки с тупикового пути на другой – трудный, но во всяком случае исторический, куда-то действительно ведущий.