Не догоняй давно ушедший поезд
Шрифт:
Правда, к тому времени Вера Николаевна уже и без помощников со всем потихоньку справлялась, а с девочками они отменно почаёвничали.
Женщине опять стало невыносимо стыдно за те нелепые мысли о человеческой черствости. Люди разные. Везде. Всегда. Так и должно быть, потому что не будь зла, как бы мы узнали, что есть добро? Вот что она увидела, когда после той травмы впервые за неделю вышла за калитку? Разметенную соседями широкую дорожку от ограды и до самой проезжей части.
Неправда это, что «сегодня каждый сам по себе», люди в своём большинстве всегда остаются людьми. На том и стоим.
Окинув
…Через день дочь уехала домой, в свою шумную и суетную городскую жизнь, а Вера Николаевна, проводив глазами сигнальные огоньки такси, ещё долго стояла на высоком крыльце и слушала звенящую тишину морозного январского утра. Второго в новом году.
Вот и ещё один год ушёл в прошлое. Каким он был? Да обыкновенным. А что принесёт год грядущий? Поживём – увидим. Закат уже не за горами? Возможно. Но не горы окружают её село. Солнце садится за прекрасной сибирской тайгой, которая начинается сразу за огородами, и, как ни посмотри, на первом плане – тайга, а закат – это уже после. Так что Вера Николаевна не будет больше жить в ожидании своего заката. Она будет просто жить.
Последние дни уходящего лета
Она перелезла через забор своего огорода и сразу же очутилась под сенью вековых елей и гладкоствольных берёз – подворье граничит с сибирской тайгой, таинственной и прекрасной. Это её тайга. Это её мир.
Сегодня Вера Николаевна особенно остро ощутила приближение осени. Осени в природе. Осени в её жизни. Услужливая память процитировала незабвенные есенинские строки о благословении тому, что «…пришло процвесть и умереть», а в голове рождалось своё, выношенное подсознанием:
Последние дни уходящего лета…Коснулась листвы желто-красная медь.И песню мою, что не вся ещё спета,Пусть в несколько нот, но хочу я допеть.Успею ль? Смогу ль? Иль сорвусь на той нотеКоторую взять недостанет уж сил?И птицей, подраненной прямо в полёте…Стоп! Дальше не надо, потому что в заключительной строке может рифмоваться то, о чём ей думать совсем не хочется. Во всяком случае, здесь, где так царственна осанка деревьев и лёгкий ветерок колышет их густые кроны. Во всяком случае, сейчас, когда в душе полный покой, а сама она находится в согласии с собой и со всем миром.
Это и есть умиротворённость, подумала она и, очистив широкий пень от прошлогодней хвои, присела на него. Сквозь густую листву берёз, чуть тронутую легкой позолотой осени, пробились лучи заходящего солнца. Они заиграли на уже пожухлой траве, на белых кроссовках
Мир и покой.
Почему люди не могут жить в той же гармонии, в какой живёт её тайга? Ведь в ней, в её тайге, всем хватает места под солнцем. Зачем суетиться, отнимать у другого то, что тебе не принадлежит? Зачем лгать, воровать, убивать? Ради наживы? Но неужели гомо сапиенс не может понять, что на тот свет он с собой ничего не унесёт?
Да… Гомо-то мы, конечно, гомо, но все ли мы сапиенс?
Ей вдруг вспомнился рассказ о чукче, который вытащил сеть с богатым уловом, но взял всего двух лососей, а остальную рыбу выпустил в море. Вопрос, почему он так поступил, чукчу несказанно удивил:
– А пошто мне столько? Я столько, однако, не скушаю. Скушаю этих, потом опять поймаю.
Вот и смейся теперь над северным человеком, считай его недалеким, смотри на него свысока и сочиняй анекдоты про низкий уровень его интеллекта.
Вера Николаевна встала, поймала медленно падающий, уже покрасневший листок осинки, разгладила на ладони и осторожно положила на пень.
Припомнилась строка классика:
Листок оторвался от веки родимой…Что-то рановато отрываться от мам-пап листочки начали, акселераты таёжные. Не в срок. Лето-то ещё не кончилось. Ох, детки, детки. Осиновые да берёзовые. Улыбнулась, потому что это она произнесла вслух. Запрокинула голову и увидела чистую, прозрачную голубизну неба. Невесомые облака самых причудливых форм медленно проплывали над остроконечными, как шапки бурят, верхушками деревьев, почти задевая их. Время остановилось. Не было ни войны в Украине, ни беженцев, ни жалкой пенсии, ни немыслимо выросших за последние месяцы цен на самые необходимые продукты, ни её неизлечимой болезни. Не было ничего. Только она и её тайга. Да ещё последние дни уходящего лета…
Смело топчу я ногой…
Осень приказала перезревшей листве опуститься на землю (покрасовалась, мол, и будет), и листва толстым пестрым ковром покорно улеглась туда, куда велено было. Только не все подчинились суровому приказу: наиболее стойкие золотистые солдатики, несмотря на свою обречённость, продолжали отчаянно сражаться с осенью. Их было немного, силы явно неравны, значит, скоро и эти «герои» падут «смертью храбрых» под порывами холодного северного ветра.
Тропинка едва угадывалась под опавшей листвой, кроссовки почти утопали в ней, но Вера Николаевна уверенно ступала без боязни оступиться, потому что это была её тропа.
Смело топчу я ногойВешнюю леса красу.Прекрасное стихотворение и как будто про этот момент. Вот идёт она по лесу с пластиковым ведёрком (за маслятами подалась, коих после недавних дождей, по словам соседки, видимо-невидимо) и топчет эту самую «вешнюю леса красу». Красиво сказал поэт, только вот многие бездумно повторяют эти строки, а в смысл не особо-то и вдумываются.