Не догоняй давно ушедший поезд
Шрифт:
День регистрации памятен так, как будто вчера это было.
В этот день Владимир передумал жениться. Пора идти в сельсовет, а он перед ней и своими родителями выкаблучивается:
– А я не хочу жениться, я погулять ещё хочу!
Отец – в крик! Мать – в гвалт! А жених ещё больше куражится.
Посмотрела Лена на это представление, молча проглотила обиду и пошла домой, на квартиру к своей Харитине Ивановне, хозяйке. Но не дошла, Владимир её у мостика через канаву догнал и начал вести допрос с пристрастием – с кем она до него спала и сколько
– Скажешь правду, назовешь цифру – женюсь.
Сначала девушка пыталась объяснить ему, что у неё, вообще, ещё никого не было, в том числе, и его самого, потом плюнула ему в лицо и послала подальше несостоявшегося жениха вместе с его самой близкой роднёй.
Не ожидавший ничего подобного, Владимир сначала опешил, потом передумал гулять и твёрдо решил жениться. Но теперь этого не хотела уже сама Лена.
Плюнуть бы тогда ей ещё и на «общественное мнение», которое пообещали сварганить для неё потенциальные свёкры и сам Владимир – не грязных сплетен надо было пугаться, а явной шизофрении того, кто стал её мужем на долгие четыре месяца. Приглядись она внимательнее к этой сумасшедшей семейке – не было бы тех девяти кругов ада. Неужели ей не хватило той поездки в Янов, где на строительстве будущей Чернобыльской АЭС работал Владимр и его сестра Валя?
Валя предложила Лене показать стройку будущего города, который потом назовут Припять, и девушка согласилась, благо, добираться недолго: пройти несколько километров пешком до Посудово, а там проехать чуток на электричке. Валя жила в женском общежитии, Владимир – в мужском. Вечером сходили на танцы, утром он пришёл в комнату Вали вдвоём с другом, которого называл Кентуля, и они все вместе повели Лену, как ей и было обещано, знакомить с ударной стройкой. Всё складывалось хорошо.
А вечером разразилась гроза, хотя никакие тучи её не предвещали.
Почти вся молодёжь окрестных деревень работала именно здесь, и знакомый парень из Крюков остановил Лену на лестничном пролёте общежития. Он был безответно влюблён в её подругу, учительницу немецкого языка Ольгу Петровну, и теперь пытался выяснить у Лены хоть что-нибудь о своём предполагаемом сопернике.
Владимир, увидев девушку мирно беседующей с этим парнем, подошёл, обнял её за плечи, предложил прогуляться вдоль безлюдных траншей будущей теплотрассы, где и начал избивать «за измену».
Очнулась Лена среди огромных труб от приглушённых голосов. Разговаривали двое: Владимир и его друг со странной кличкой Кентуля.
– Слушай, здесь никого нет, никто и не увидит, – произнёс Владимир.
– Я не хочу, – это голос Кентули.
– Ты не понял. Я тоже не хочу получить срок за изнасилование! Давай её просто в траншее закопаем, никто и знать не будет.
– Ты что? Чокнулся? – почти выкрикнул друг.
– И надо же было тебе притащиться так не вовремя, – досады своей Владимир и не думал скрывать, потом, видимо, опомнившись, добавил:
– Да пошутил я, пошутил.
От услышанного Лена похолодела и медленно поползла вдоль теплотрассы. Она точно знала: он не шутил.
Почему же даже тогда
Столкнуться-то столкнулась, а на предложение руки и сердца, которое последовало через неделю после памятной «экскурсии», отказом не ответила. Нет, не любовь толкнула её сделать этот роковой шаг, а безотчётный страх перед этим чудовищем, парализовавшим её волю.
***
Регистрация их брака состоялась. Была и свадьба, больше похожая на похороны, потому что Лена не замуж выходила, а хоронила свою молодость, надежду, веру и любовь.
2
Елена Сергеевна редко вспоминает «семейную» жизнь с Владимиром, точнее, не вспоминает вообще. Вычеркнула. А зачем помнить те долгие четыре месяца, которые она прожила, будто по битому стеклу босыми ногами ступала? Да не ногами – сердцем.
Единственной отдушиной была школа и ещё золовка Валя. Это она после «экскурсии» на стройку века плакала, глядя на многочисленные синяки и ссадины Лены, а после свадьбы вырывала невестку из рук своего брата, взбесившегося от очередного приступа ревности. Это она со слезами взывала к его совести, то есть, к тому, чего у него не было. Но чаще всего Вали не оказывалось рядом, и защитить Лену было некому.
О золовке Елена Сергеевна вспоминает с теплом, но вот о свёкре своём – только с гримасой брезгливости: уж очень подл и грязен был этот человек. Нет, она не хочет вспоминать о нём, ей и без того есть что вспомнить. Например, то, как свекровь постоянно вдалбливала в голову невестке, что взяли её в уважаемую семью, и за это она должна быть благодарна им по гроб жизни.
Вот о гробе-то Елена Сергеевна как раз к месту сейчас вспомнила… Чтобы лечь в него, ей тогда только одного глотка отравы не хватило.
Когда? Да тогда, когда она, доведённая до отчаяния, решилась на самоубийство и выпила из банки то, что колорадским жукам предназначалось.
Очнулась в больнице с предварительным диагнозом внематочная беременность. Но беременность, о которой она узнала только там, оказалась вполне обычной. Чем объяснили медики состояние пациентки, близкое к летальному, Лена не знает, а истинную причину она скрыла от всех за семью замками.
Навестивший жену Владимир получил за что-то замечание врача, оскорбился, приказал ей немедленно снять с себя больничный халат, бросить его в лицо врачу и покинуть больницу. Если она этого не сделает, то он, Владимир, с ней разведётся.
Лена не выполнила требований мужа, потому, что не смогла бы сделать этого из-за физической слабости – она почти не вставала с постели. И ещё потому, что обрадовалась разводу.
Обещания своего Владимир не сдержал – кого бы он тогда бил за интимную связь с тем самым врачом-гинекологом (показывала ему то, чего даже муж не видел!), с санитаром Яковом (на руках её в палату заносил!) и с дворником, пятидесятилетним Евменом (яблоками угощал!)?