Не дружи с этой девочкой
Шрифт:
Катька удивлённо моргнула.
– Я? Ты о чём?
– Мама была уверена, что в нём есть нечто необыкновенное… оно и было, да, но по-настоящему необыкновенный ребёнок у нас – ты, – он начал говорить торопливее и тише, озираясь на приоткрытую дверь, – я это ясно вижу теперь, Катюша. В тебе есть способности видеть большее. Ты понимаешь, о чём я сейчас?
– Э-э-э… Не совсем, – Катька вспомнила, как мать впадала в ступор или, что гораздо страшнее, в безобразную истерику, когда она шестилетняя делилась свежими новостями про Костю-призрака. Например, как он наблюдает
– Ты же видишь его?
– Кого? – глупо брякнула Катька, но она немного растерялась. Делиться этой тайной? Ну уж нет.
– Ты знаешь. Говорила раньше. Мы не верили… Но я верю.
– Почему же раньше не верил? – скептически протянула Катька и принялась грызть колпачок ручки.
– Трудно объяснить. Давай договоримся считать, что я ошибся. Недооценил тебя.
На такое она не купится. После стольких паршивых лет запел про её исключительность? Ха-ха, держи карман шире. Катька изобразила оскорблённую невинность, оттолкнулась ногами от кровати и чуть отъехала к балкону, а для пущего эффекта скрестила руки.
– Пап, спасибо, конечно, но я давно ничего такого… Да и тогда просто показалось. Глюки! Я скучала по брату… Вот и всё.
Мужчина тяжело и виновато вздохнул.
– Ты не хочешь говорить правду, понимаю, но мне ты можешь довериться! А кому же ещё, Катюша?
Ага, как же! Да хоть той же Томе – она всегда воспринимала её проблемы исключительно серьёзно, а ведь Катька даже ей не призналась. И единственный человек, кому теоретически, только теоретически могла и хотела бы – Никита. Необъяснимо и странно, но она вызвал у Катьки безоговорочное доверие. На уровне инстинктов.
– Пап, лучше скажи, почему вдруг вспомнил про Костю?
От имени старшего сына по его лицу пробежала мучительная судорога – по негласному, но свято соблюдаемому правилу в семье старались не называть его вслух, а если и вспоминали о Косте, то говорили иносказательно. И раз Катька так откровенно шарахнула отца красной тряпкой – задел он её за живое. Какие же они всё-таки несмышлёные дети в семнадцать лет! И всё-то они знают, и всё-то понимают куда глубже, чем отжившие своё динозавры.
Гена привстал с кровати и взял ту же фотографию, что и Оля несколько минут назад, и с преувеличенным вниманием поднёс к пятну яркого света от настольной лампы.
– Это когда снято?
– Мы на даче были. У бабушки.
– А, точно. Вспомнил. Он ещё хотел научить тебя прыгать через канаву. Хороший кадр получился.
– Ага. Жалко, что дачу продали. Там было здорово.
– А кто бы там жил всё лето? Дача – это не квартира. Нельзя приехать раз в год и ожидать, что всё так, как при бабуле.
– Да, – Катька ощутила лёгкое прикосновение к затылку, как пёрышком провели по волосам от макушки и вниз. Спину закололо, волосы вдоль позвоночника вздыбились и отчаянно, до ломоты в суставах захотелось обернуться, но она молча вытаращилась на отца и застыла бревном. Даже не мигала.
– Что с тобой? – отец вопросительно изогнул бровь, перебитую аккуратным шрамом.
– Да так, – прохрипела Катька и прикрыла ладонью нижнюю половину лица, как бы кашляя, –
Она скосила взгляд, чтобы боковым зрением увидеть отражение балконного окна на полированной стенке шкафа. Мутный силуэт растекался, но там определённо кто-то стоял. И она знала – кто. Нашёл время! Ну что за чертовщина? Почему именно сейчас? Сговорились, что ли?
– Где он? – отец проследил её взгляд и с надеждой уставился сквозь стекло. На балконе никого и ничего не было, кроме Катькиного велосипеда и коробок. Почти все Костины вещи давно покинули квартиру, Гена и не помнил, как это было организовано, но кое-какие книги и конспекты так и остались лежать здесь нетронутые. Выбросить их рука не поднималась.
Катька медленно опустила и подняла веки, но так и не обернулась.
– Там никого нет, пап.
– Откуда знаешь? – горячо зашептал тот. – Ты же не проверила. Посмотри сама.
И она медленно, миллиметр за миллиметром, обернулась, чтобы встретиться со светлыми до прозрачности радужками старшего брата, так и не постаревшего ни на день. Он тоже не моргал, но смотрелось иначе – естественно, будто не требовало от него никаких усилий.
Смотрел призрак Кости строго, без привычной улыбки. Пожалуй, с таким выражением изучают нечто вроде упавшего прямо перед припаркованным автомобилем дерева. Кузов не повреждён, но уехать нельзя, сзади подпёрли.
Костя плавно и со вселенской грустью поднёс к губам указательный палец и символически подул. Он просит хранить их тайну? Тогда зачем так тупо подставлять?! Катька фыркнула.
– Там никого нет, пап. Это же балкон. Десятый этаж!
– Не может быть! – папа стиснул рамку. – Посмотри повнимательнее!
– Да я смотрю! Пустой балкон, только велик мой и коробки эти.
Папа разочарованно опустил фотографию на пушистое покрывало.
– Уверена?
– Конечно, пап! Так чего ты придумал-то?
– Да так… – мужчина поднялся, ещё разок скользнул по блестящей поверхности фоторамки и устало шагнул к двери, – показалось. Извини, Катюша. Бред это всё.
Катька на цыпочках вошла на кухню и юркнула в угол, на своё место – самое неприметное, ровно за орудующей возле плиты хозяйкой. Мать перевернула последний кусок рыбы в кляре и воскликнула с лопаткой наперевес, даже не оборачиваясь к дочери:
– Пришла? Ну так на стол накрой, не сиди.
Она подорвалась сгребать тарелки и вилки, а отец убрал звук у телевизора и громко спросил, выразительно глянув на Катьку:
– Оль, знаешь, что мне Катя сейчас сказала?
– Что? – застыла напряжённая женская спина, перетянутая фартуком, а Катька чуть посуду не выронила – неужели сдаст? Но как он узнал?! Он не мог! Она же ничем не выдала…
– Что мы давненько не выезжали на дачу. Природа, шашлыки… Что думаешь?
– Мы её продали, забыл, гений?
– Не забыл. Но мы же можем съездить в гости к твоей тёте Маше, разве нет? Уверен, она будет нам рада. Мясо и готовка с нас, возьмём пластиковую посуду, с неё только хорошее настроение и доступ в беседку. Да она счастлива будет! Сидит там одна целыми неделями, в огороде копается.