Не гореть!
Шрифт:
Грищенко умудрился прихватить один, заявив с просительной мордой:
— Для Юрки.
— Мародер, — ржал Басаргин, пока они топали по лестнице.
Во дворе оказалось шумно и людно. В двенадцать похлопать петардами вывалили даже несмотря на мороз. И активно пытались приобщить к своему празднеству так, казалось бы, удачно подвернувшихся под руку пожарных.
Еле отбились.
Лёха сунул на место не пригодившийся инструмент, вручил Юрику добычу, и машина тяжело покатила со двора, заставляя расступаться людей.
Когда же на базе Дэн заглянул
— Все нычки откопали или пока через одну? — проворчал Басаргин.
— Ну дык праздник же! — искренно возмутилась Машка.
— Пирогов под утро заявится — будет нам праздник. Олька где?
— Я ее погулять выпустила, пока вы на вызове. А то сидит тут вся унылая и трезвая. Прям как ты!
— Зато ты веселая за двоих, — усмехнулся Дэн и вышел. Нахрен дуру. Ясно же — нарочно Ольку отослала, чтобы самой на рации с ним повисеть. Незамысловато и предсказуемо. Короче, нахрен.
Сунулся в морг, где Лёха выкатил на стол добытое и весело рассказывал про выезд.
— Каланчу видели? — спросил Басаргин у мужиков.
Ему в ответ раздался взрыв разудалого хохота.
— Да этого раскрасавца сегодня все видели!
— Лишь бы Пирогову увидеть не повезло!
— Уже не повезет, вряд ли он к утру так отплясывать будет!
— Главное, на вызовы его не пускать больше!
— Нажрался придурок? — уточнил Денис.
— Если напишешь докладную, будешь прав! — выдал Колтовой.
— Я подумаю. Сейчас он где?
Несколько человек переглянулись и снова прыснули. А Генка вообще никогда особенно за языком не следил:
— Ну так Надёжкина на курилку пошла, а он решил сигаретку ей поджечь. Сама ж не справится.
— Ему, бл*дь, спать надо, а он по бабам, — возвел очи горе Басаргин и ринулся на поиски Оли и Каланчи.
Все на базе знали, что Жорику нельзя ничего, крепче пива, да и то лучше под строгим присмотром кого-то со стороны. Он становился невменяемым от пары рюмок. Странным образом в повседневности ему удавалось сдерживаться, но праздники нередко доставляли хлопоты окружающим. Сегодня у Каланчи, кроме общепризнанного повода, имелся и еще один. «Сейчас или никогда». И, судя по настроению в морге, эликсиром смелости Жорик заправился по полной.
Басаргину совсем не хотелось представлять, что этот идиот может отчебучить под его воздействием. Еще меньше ему хотелось думать о том, что он сам сделает с Каланчой в случае чего. В случае чего именно — анализу не поддавалось вовсе. Но степень собственного недовольства, похоже, достигла своего апогея в тот момент, когда он, не добравшись до курилки, услышал возню в районе санузла. И весьма отчетливый Жоркин прерывающийся голос:
— Ольгуня, ну все бабы как бабы, ты чего ломаешься? Я за тобой сколько гоняться буду?
— Жор, по-хорошему прошу, отойди. И не гоняйся, найди нормальную, — это уже Ёжкина-Матрёшкина отбрыкивалась за закрытой дверью. И,
— Ты меня стесняешься, чё ли? Чего гаситься?
— Не отойдешь — получишь. Я не шучу.
— Да ладно тебе! О-оль!
— Жорка!
Последнее прозвучало довольно сдавленно. Будто ее кто-то заткнул насильно. А потом Жорик взвыл. В прямом смысле этого слова.
Вою Каланчи вторил шум резко открытой двери, и взору Басаргина предстал страдалец, навалившийся на Олю и продолжающий стенать. Денис в два шага оказался рядом, оторвал Жору от Надёжкиной, недолго думая, сунул его мордой в раковину и открыл кран.
Олька стояла в самом углу, то одергивая блузку, то хватаясь за волосы. Глаза сверкали. Возбужденно или перепугано — при тусклом освещении было непонятно. Как на привидение, она смотрела на вломившегося Дениса и тяжело дышала, не произнося ни слова. Только слушала фырканье Жоры. И думала о том, что и сама бы не прочь сунуть голову под струю холодной воды. Уши закладывало от того, как ухало сердце. Но хуже всего — кожа пылала. От невыразимого стыда.
— Все, все! Я остыл! — захрипел Жорик, пытаясь выдраться из Денисовых рук и захлебываясь. От его возгласа Оля едва не подпрыгнула на месте.
— Хрен тебе! — удерживал его Дэн. — Идиот! Ты что устраиваешь?
— Я не хотел! — продолжал фыркать Каланча. — Я бы ничего ей не сделал!
— Да я тебя пришибу, если ты ей что-нибудь сделаешь, — Басаргин ткнул его мордой в умывальник и, наконец, отпустил. — Иди проспись!
Жорка отлетел в сторону и ошалело озирался по туалету. То на Дениса, то на Надёжкину. В его не совсем вменяемом взгляде читался очевидный вопрос, который он и трезвым бы озвучил с детской непосредственностью. А уж пьяным, да еще и неудовлетворенным — подавно.
— Это из-за тебя, да? — сдавленно спросил он, непонятно к кому обращаясь. — Мутите?
— Мутишь здесь ты, — отозвался Денис. — Уйди отсюда нахрен и до утра не попадайся мне на глаза.
— Ну молодцы, чё! — рявкнул Жорик и вывалился в коридор.
Пока затихали его тяжелые шаги, растворяясь где-то там, далеко, в глухо звучавшей музыке за несколькими дверьми, двое оставшихся на этом клочке мира, освещенного тусклым светом электрической лампочки, молчали и друг на друга не смотрели. Куда смотреть, когда так колотится сердце?
У него.
У нее.
Зачем смотреть, если всей кожей — почти осязаемо — чувствуется присутствие рядом кого-то самого важного.
Чужими шагами они отсчитывали время, давая себе краткую передышку. А когда те смолкли, окончательно исчезнув из пространства, как исчезают секунды, оба будто ожили, вынырнув из реальности, существующей только в эти мгновения и неумолимо ускользающей по их истечении, в реальность, где из крана капает вода, а вокруг — холодный белый дешевый кафель.
Оля всхлипнула.