Не гореть!
Шрифт:
И Оля едва не захлебнулась коктейлем, которых в жизни до того не пробовала.
Но кое-что в ее голове стало на место.
Басаргин — бабник. И Диану он бросил бы в любом случае. Просто случилось раньше, чем могло бы. Зато иллюзий не осталось.
Басаргин — бабник! Всего-то. С мужиками такое случается, Влада вечно сетовала на театральных. Значит, просто надо быть осторожнее.
Басаргин — бабник, но это не отменяет того, что он предал ее сестру. И не извиняет.
Не иначе по пьяни Оля и придумала тот план, чтобы его проверить. Жалела до сих пор. Но и не жалела тоже. Ни себя, ни случившегося.
У
«Что за спешка?» — кряхтела Леонила Арсентьевна, которая не выносила ни скорости, ни суеты.
«У коллеги день рождения, придумали вот такой подарок», — отвечала Оля, не желая посвящать бабулю в детали.
Никто не знал. Она никому не сказала. И со всем разберется сама. В крайнем случае, дом-черепаховый-гребень выдержит все на свете.
Наверное, если бы Басаргин и правда был таким уж «уродом», как сказала Машка, то подобный подарок послужил бы призывом к действию, и Оле действительно пришлось бы менять тактику и держаться подальше. Но он не послужил. Кукла весьма прямолинейно, даже демонстративно была оставлена жить в морге. Денис лишь сдержанно поблагодарил, тогда как Оля все усилия прикладывала, чтобы выглядеть привлекательно, даже платье новое купила, хотя в ту пору оно ей было совсем не по карману. Но на том они и разошлись на долгие годы. Может быть, не захотел связываться. Может быть, она ему просто не нравилась. А может быть, пожалел несмышленыша.
А еще, вероятно, дело в том, что в день его рождения после работы он уехал к какой-то «Танюше» — это она услышала от мужиков, веселящихся по поводу счастья именинника.
«Бабник!» — рассерженно сигнализировал здравый смысл в ее голове. Почему-то голосом Тоси Кислицыной[1].
Но сама Надёжкина уяснила две вещи. Во-первых, это неправда, что он подлец — не высмеял, не обошелся жестоко, не попытался закадрить, а достойно вышел из ситуации, которую она спровоцировала. Проверку на вшивость — прошел. И, во-вторых, она в него влюбилась. Без точки отсчета. В момент, когда отдавала ему в руки фарфорового пожарного. Или когда делала гипсовую форму. Или когда Денис вышел с больничного после спасения того мальчика, который едва не погиб. Или вообще давным-давно, на станции метро Арсенальная, увидев его с Дианой.
Влюбилась в него.
Мучительно. Безнадежно. Всерьез. Необъяснимо.
И не знала, что с этим делать.
Сначала ей было страшно, потом стало капельку легче — привыкла. Дом-черепаховый-гребень давал ей убежище.
До тех пор, пока едва не рассыпался осенним днем прошлого года, когда Денис подвез то ли ее, то ли ее ушибленную коленку в Ирпень. И с тех пор бродил по Олиной территории, заставляя ее задыхаться среди переполняющих эмоций: от
Которые ничуть не стерлись за эти месяцы.
Теперь и она — добыча. Но почему же совсем не чувствует себя таковой?!
«Приеду домой — скажу ему, что замуж за Артема выхожу!» — зло подумала Оля и перевернулась на другой бок на своей верхней полке вагона после второго пропущенного звонка от Дениса. До утра он звонить уже не должен. Потом после смены задрыхнет. Значит, сутки тишины. Можно хотя бы попытаться спать. Но со сном у нее были большие проблемы.
Ничего не остыло. И ничего не остынет.
Ранним утром, уже под Киевом, среди черных, лишенных снега просторов голой земли, сменяющихся полустанками и неопределенного назначения бараками промышленной зоны, ожил 3G. Телефон радостно замигал значком в правом углу — поймал, гаденыш. Проблема, которую он повлек за собой, по масштабам должна была, по крайней мере, сравниться с той, имя которой Д. Басаргин. И Олину голову она хоть на время, но отвлекла.
«Влада прислала, ты что-нибудь об этом знаешь?» — сообщение в мессенджере от Дианы застало ее врасплох не столько собственным прилетом, сколько прикрепленной ссылкой на сайт продажи и аренды недвижимости.
— Твою ж мать! — рявкнула Оля уже вслух, чем привлекла внимание соседки справа, и откинулась на подушку. Если в жизни и есть кошмары, то она в свой угодила.
Зато в начале девятого утра вместо того, чтобы ехать в Ирпень ближайшей электричкой, Оля Надёжкина с рюкзаком и чемоданом впихнулась в метро и отправилась на Оболонь — задать пару вопросов родителям. Ну или хотя бы высказать свое «фе», обусловленное тем, что ее никто даже в известность не поставил.
Вжимая кнопку звонка до предела и почти не сознавая, что сюда она прикатилась едва ли не впервые со смерти бабушки, Надёжкина повторяла гневную речь, заготовленную по дороге. А когда щелкнул замок, приосанилась и приняла самое спокойное выражение лица, на какое только была способна в сложившихся обстоятельствах, которые по жизни были против нее.
Открыл отец, и брови его удивленно взмыли по лбу, когда он увидел на пороге Олю с вещами.
— Доброе утро, — возвращая себе привычное хладнокровие, поздоровался Борис Васильевич. — Зайдешь?
— Неожиданно, да? — буркнула Надёжкина и дернула ручку чемодана, чтобы вкатиться вместе с ним в квартиру.
— Было бы лучше, если бы предупредила. Мамы нет, — Борис Васильевич закрыл дверь. — Проходи.
— Могу вернуть упрек, — отозвалась Оля. — Было бы лучше, если бы вы предупредили, что я почти что без крыши над головой.
— Надеюсь, ты не станешь утверждать, что мама с тобой не говорила. Но, как всегда, оставила всё на самотёк, — строго проговорил отец. — В любом случае, пока, конечно, можешь жить в доме. С переездом мы потом поможем.
— Я хоть раз попросила о помощи?
— Оля! Пора взрослеть, а не витать в облаках. Семья существует для взаимной заботы.
От «взаимной заботы» ее покоробило. Стоять посреди прихожей, не имея желания двигаться дальше, и слушать про заботу от человека, который совершенно серьезно, понимая, как ранят его слова, говорил не приходить, если ничего не получится. Беда этого человека в том, что у нее получалось. Получалось, даже когда ему самому казалось иначе.