Не говори «Бонжур» в Париже
Шрифт:
С нее туристические сайты и рекомендуют начать осмотр местных достопримечательностей. Мы, правда, ею не начали, а закончили, поскольку бродили бесцельно и не сразу сориентировались. Это – не страшно. Достопримечательностей здесь немного, так что вряд ли мы что-то пропустили.
Первая достопримечательность площади – это оратория Санта Катарина, вторая – монумент памяти погибших в боях Первой мировой войны. Дверь оратория была на замке, поэтому мы просто обошли вокруг здания и направились к собору Святого Петра. Он считается одним из самых интересных архитектурных памятников на всем побережье. Построен в 1334-м году в готическом лигурийском стиле. Что касается интерьера, то особая
Корнилья – самая центральная в географическом плане деревня пятиземелья. А также – единственная, откуда видны остальные четыре. Посмотреть на них можно с террасы Святой Марии, которая находится как раз возле церкви Святого Петра. Вы спросите меня, сделала ли я это? Отвечу, что нет, не сделала. Потому что, во-первых, мне было плевать на этот факт, я до этих деревень и ножками дойду, а во-вторых, видимость была нулевая! Мы покрутились на церковной площади, полюбовались лимонными деревьями и пошли на поиски мороженого с базиликом. Говорят, что оно здесь – очень вкусное!
Но, увы, мороженщик сказал нам, что именно с базиликом мороженого нет, все уже съели! И предложил купить любое другое. Жанна с Лизой выбрали какое-то, а я не захотела. Я мороженое не люблю, с базиликом только из любопытства и чувства долга хотела попробовать. Я отношусь к любым местным деликатесам, как к достопримечательностям: нравится тебе или нет, а попробовать надо.
Вроде все, что можно, посмотрели, пора об ужине подумать. В Корнилье мы вряд ли задержимся, лучше в нашей деревне ресторанчик подыскать.
А устали и замерзли мы очень! Красота и яркость домов, так радующая нас поначалу, как-то померкла, сейчас, если лимончелло не дернем, то точно в меланхолию впадем. Дернули. Полегчало не очень, но хоть согрелись.
Идем с горки на горку и думаем, как же бедные туристы здесь до отелей добираются. Только подумали, как увидели автобусик-шатл, он, оказывается, к каждому поезду подходит. Но мы все равно предпочли идти пешком.
Вот и вокзал показался. Поезда, по идее, должны часто ходить, но не вечером. Начиная с шести часов – один раз в час. К тому же в этой Италии ничего нельзя знать наверняка, особенно на железной дороге. Номер платформы заранее не говорят, но и когда скажут или напишут на табло, лучше проверить информацию в кассе.
На табло посмотрели, касса уже закрылась вместе с вокзалом, в объявлении по громкой связи назвали совершенно другую платформу! Подошел поезд – не местный экспресс, а дальнего следования. Точно не наш, потому что мы еще днем видели, как кондуктор объяснял молодому человеку, что между деревушками по национальному парку можно перемещаться только на местном экспрессе. На остальные поезда билеты недействительны. И мы спокойно пропустили поезд в полной уверенности, что сейчас подойдет наш.
Как оказалось, функцию экспресса вечером перенимали поезда дальнего следования, один из которых только что ушел! Следующий будет через час. Значит, торчать нам на этой платформе долго! Сидя на холодной металлической скамейке, согретые одним лишь желтым пончо! Пришлось ему послужить еще и подушкой, важнее все-таки, когда теплее снизу, чем сверху.
Дождь, к счастью, закончился, но дул сильный ветер, и стужа была – лютая! Покорные судьбе, мы прижались друг к дружке и, стуча зубами, мечтали о завтрашнем солнышке. Оно наверняка будет, потому что солнце махнуло вдруг из-за тучи оранжевым лучом. На три минуты ближайшая гора покрылась золотом, а небо порозовело. В общей сложности мы провели на перроне час двадцать минут. Лучше бы мы пошли пешком, быстрее бы добрались!
Есть хотелось зверски!
На стенах заведения висели фотографии какого-то мужчины хипового вида с гитарой. Высокий, худой, с длинными волосами… Спрашиваю официанта, кто изображен на фотографиях. Он отвечает, что – бывший владелец ресторана.
– Этот? – я киваю на высокого мужчину, стоявшего за барной стойкой.
– Нет, это – его сын.
Тут я цепляюсь уже к сыну.
– Это вашего отца музыка?
– Нет, это – «some american stuff». Могу поставить отцовскую, если хотите.
– Хочу.
Он «сменил пластинку», запел отец. Хрипловатый голос, спокойные ритмы… Что-то вроде городского кантри а ля Пит Сигер, только на итальянском языке. Мы слушали музыку, потягивали красное вино, нам было хорошо. Большинство посетителей вскоре ушли, остались только мы, молодая пара из Бостона – оба в Гарвардском университете работают, молодой человек из Канады и азиатская девушка из Австралии. Они познакомились недавно в каком-то путешествии и сейчас живут вместе. Имен не помню, хотя все мы представились друг другу. А хозяина зовут Рафаэлем.
Рафаэль взял гитару, начал что-то наигрывать. Репертуар был отцовский. Он рассказал, что многие слова из песен можно встретить только здесь, в Чинкве-Терре. Их становится все меньше в употреблении, отец попытался их как бы законсервировать в музыке.
Чудак он был, его отец. Артист, поэт, певец, патриот, социалист… Его хорошо знали, но, к счастью, не принимали всерьез и не преследовали за убеждения. Когда в Чинкве-Терре открыли национальный парк, отец, его звали Пива, развернул целую кампанию против туризма в этих краях. Говорил, что для их заповедной земли туристы – зло. Что раньше крестьяне работали на виноградниках, ловили рыбу, а сейчас достаточно сдать свое жилье туристам и все – можно ничего не делать. Молодежь, получившая дома в наследство, продает их и уезжает из Чинкве-Терре, предпочитая жить в больших городах, где есть работа.
В общем, мы – зло. Мусорим в горах и кидаем пластик в море. Может так оно и есть, но лично я никакого мусора в горах не видела и сама его не кидала. Лишь один раз ночью пьяная в дрезину англичанка пила на ступеньках бара в нашей деревне коктейль и не убрала за собой пластиковый стаканчик. И море там – идеально чистое!
Все равно было здорово, и плач по ушедшим временам не раздражал. К тому же, Рафаэль травил и вполне забавные байки. Например, рассказал, что когда его дед умер, отец написал в его память веселую песню. Дед был рыбаком и ловил осьминогов. Так вот, песня была написана от лица этих осьминогов. Они устроили вечеринку в море и радостно смеялись, услышав о трагической кончине деда.
Еще говорил, что хозяева этого края были настоящие мафиози. Если кому-то нужно было переплыть на лодке из одной деревни в другую, он должен был договариваться с полицейскими, чтобы те не прибили его по незнанию. При этом неважно, с какой целью он плыл – в гости или на рыбалку. Лет через пять всех полицейских вместе с чинкве-террской администрацией посадили.
Габриэль пел целый час, считая перерывы на разговоры, потом отложил гитару и пустил бутылку ледяного лимончелло по кругу. Совершенно согревшись, мы пошли домой. Отопление по-прежнему не работало, радиаторы не справлялись с ветром, дующим из окна. Не пойду сегодня в душ! Холодно!