Не хлебом единым
Шрифт:
Игорь Изборцев
НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ
повести
Содержание
От автора
Тёмная вода
Исповедую тебе…
Не хлебом единым
От автора
Мы не перестаем думать и говорить о жизни, и сколь велико число племен, народов, сколь велико число людей, столь разнообразны мнения о ней, о том, как следует ее проводить, и каким образом завершать. Душа каждого человека, которая по природе — суть христианка, ищет свой путь к Богу. Это неизбежно для каждого, таков закон жизни и не важно, кем считает себя человек — атеистом, или христианином. Другое дело, как найти верную дорогу среди множества
Некогда преподобный Иоанн, игумен Синайской горы, увидел духовным взором небошественное восхождение христианской души на пути вечного спасения. Вначале этой небесной лествицы — отречение от земного, а на ее вершине — Бог любви. Каждая ступень — это новое духовное совершенство, это преодоление своего падшего естества, это достижение меры возраста Христова… Тому, кто ищет себе спасения не миновать этой лествицы, потому что она — единственная дорога к небу, все остальные ведут вниз, во ад. Можно мнить, что нашел какую-то другую, можно воображать даже, что поднимаешься и достигаешь каких-то рубежей, но все равно неизбежно будешь спускаться вниз. Обнаружит эту ошибку лишь смерть, которая, по словам святителя Игнатия Брянчанинова, есть великое таинство рождения человека из земной, временной жизни в жизнь вечную…
Героев этой книги тоже можно рассматривать относительно этой лествицы к небу. Кто-то, как, например, Сергей из повести “Темная вода”, лишь в последний момент осознает реальность этого пути, хотя слышит о нем прежде многократно. Он делает всего лишь маленький шаг, едва заметный, прежде чем предает себя в руки Судии и теперь для него все зависит от милости Божией. Алексей, герой второй повести, продвигается чуть далее, и спасительные Таинства Церкви, к которым он успел приобщиться, ее молитвы, делают его возможную загробную участь более обнадеживающей… Герои третьей повести — это люди иных горизонтов. Собственно вся их жизнь — это борьба, это служение Богу и ближнему, это победа жизни над смертью. И, вкусив смерть, они продолжают жить, как и обещано Богом, у Которого нет мертвых, но все живы. “Не смерть причиняет скорбь, нечистая совесть, — говорит святитель Иоанн Златоуст. — Поэтому перестань грешить — и смерть станет для тебя желанной”.
Герои этой книги проходят испытание смертью, и как они его выдерживают – судить читателю…
“Христианин, ты воин, — учит святитель Иоанн Златоуст, — и непрестанно стоишь в строю, а воин, который боится смерти, не сделает ничего доблестного”.
ТЁмная вода
Многократно дух бросал его и в огонь
и в воду, чтобы погубить его (Мк. 9, 22).
И Господь показал ему дерево,
и он бросил его в воду,
и вода сделалась сладкою.(Исх. 15, 25).
— А из нашего окна Площадь Красная видна. А
Сережа на мгновение морщит маленький лобик и тут же отвечает:
— Из нашего видно цирку...
Сереже три года, и он в гостях у родственников в Ленинграде. Его собеседники немного постарше. Двоюродный брат Денис, солидный карапуз пяти лет, хмурится и безапелляционно заявляет:
— А вот и врешь, нет в вашем Пскове никакого цирка, и трамвая нет, и метро.
— Есть. Есть. Я видел, — обижается Сережа, — это ты врешь!
— А вот я тебе сейчас покажу, кто врет, — грозно надвигается Денис и отвешивает Сереже звонкий подзатыльник.
— Баба! Баба! — кричит малыш и со слезами бежит искать защиты и правды. Наконец, уткнувшись в теплые бабулины колени, лепечет про свои великие обиды. А Денис, испугавшись возмездия и враз растеряв всю свою пятигодовалую солидность, прячется под кровать...
Все разъясняется. Бабуля, поглаживая стриженый, вытянутый яйцом затылок внука, с улыбкой подтверждает:
— Да правду сущую Сереженька сказал, у нас из нашего нового дома из всех окон церкву видать. Закрыта она, правда, однако все равно церква: я маленькая была, помню, она действовала еще...
Это был 196... год — последний год Сережиного безоблачного детства. И эта поездка в Ленинград, с зоопарком, прогулкой по Летнему саду, с вкусным мороженым на палочке, стала для него последней. Бабуля умерла в следующем году, и вместе с ней умерла и часть его, Сережиной, жизни (безспорно — лучшая!). В дни похорон Сережи не было дома, — его отправили к каким-то чужим людям, — поэтому бабуля для него как бы просто исчезла. “Уехала в деревню”, — сказал ему кто-то из родственников. Сереже запала именно эта мысль, и еще долго он просил свозить его к бабушке в деревню. И даже когда нетрезвый отец грубо отрезал: “Отстань, в могиле твоя бабуся, в земле зарыта”, — Сережа не верил и, плача, просил о прежнем.
Так он осиротел. Осталась их новая квартира на четвертом этаже, и, конечно же, мама и папа. Но еще в бытность бабули он выпал из сферы их жизненных интересов. Они делили свое свободное от работы время между безконечными хождениями в винные магазины и посиделками на кухне, скандалами и выяснениями отношений, ревностью и взаимными упреками. Были еще долгие размышления, где занять до зарплаты и как потом отдать, чтобы и себя не обделить... При бабуле, кое-как сдерживаемое ее строгим, все это проистекало в некой полускрытой форме и не столь бросалось в глаза, но с ее смертью в одночасье все переменилось в худшую сторону...
Если бы это были не шестидесятые-семидесятые, а девяностые, их жизнь завершилась бы скоро: лишились бы последнего имущества, квартиры и сгинули бы где-нибудь в подвалах и на помойках. Но в ту пору государство еще следило за порядком и нравственным обликом своих членов. Каждый ржавый винтик своевременно очищался от коррозии, смазывался и пускался опять в дело. Он, конечно же, по большому счету оставался негодным (ибо, кто их умел ремонтировать — эти ржавые болты, гайки и винтики?), поэтому та часть механизма, где он использовался, скрипела и постоянно ломалась... Но все-таки им не пренебрегали до такой степени, чтобы просто кинуть в грязь на дорогу...
Вот тогда-то и началась “настоящая” Сережина жизнь, к которой он постепенно привык и стал считать ее единственно нормальной. О себе он быстро привык заботиться сам: ел, что находил в доме, одевался в то, что было, не считаясь с модой и даже временами года.
Рос он тихим и молчаливым, всегда готовым опустить глаза и вжать голову в плечи, когда тяжелая отцовская рука вдруг на лету найдет его затылок. Он отдыхал, когда отец на время исчезал в недрах ЛТП. Но был этот отдых весьма относительным, потому как их квартиру и в отсутствие отца все равно заполняли одни и те же люди, с одинаковыми пьяными лицами, интересами и разговорами.