(не)хорошая девочка

Шэй Джина

— Прекрати так об отце, — резко обрывает меня Эльза.

— Я не права? — я поднимаю брови. — Может, он вас и не "купил", как я слышала?

Эльза молчит, плотно сжав губы. Маленькая, но все равно приятная победа.

На её шее блестит крупная подвеска в виде лебедя. При одном только взгляде на неё я начинаю ненавидеть эту незнакомую мне Эльзу еще сильнее.

Кулон моей матери. Я знаю его наощупь пальцами, каждый изгиб, этого лебедя из белого золота, украшенного мелкими бриллиантами. Я его регулярно тискала в пальцах до семи лет. Я знаю, что одно из гнезд — пустое,

потому что один раз я сорвала подвеску с маминой шеи и уронила её. Один из бриллиантов выпал. Его так и не нашли, а новый вставлять не стали. Мама говорила, что украшение с изъяном — ей дороже, потому что в нем есть история.

Мать вернула подвеску отцу при разводе. И он тысячу лет как лежал в отцовском сейфе, отец обещал его мне подарить, когда я стану матерью.

Нет, мне не обидно, что кулон достался не мне, но какого черта украшение моей матери теперь делает на шее этой стервы? Это, конечно, дело отца, его деньги, его подарки, но неужели нельзя было подарить своей девочке для траха что-нибудь другое? Не то, что моя мама считала вроде как талисманом его любви к ней.

Но именно эта вещь и послужила доказательством связи Эльзы с моим отцом. Иначе бы я ей просто не поверила. Именно на него она уложила мои пальцы там, во тьме комнаты шепотов. Если бы не это, черта с два я бы вообще ей поверила. Я бы просто вернулась к Вадиму. И может быть, даже сдала бы ему фифу, которая поставила под вопрос тайну моей личности на том вечере.

Стоит мыслям задеть Вадима — и кажется, что на моей душе, прорезая её насквозь, стягивают сеть из металлических струн.

Мне мало. Мне мало этого одного раза с ним. Я хочу больше, но это уже за гранью возможного. Я не могу быть с ним. Я не могу называть его своим хозяином и дальше. Я не могу быть его зайкой.

Еще одна паршивая ирония — до этой ночи я легко могла доказать и Сереженьке, и папочке свою “невинность”. Просто надо было посетить гинеколога. Какого-нибудь, которому бы поверил отец. Но сейчас уже нет. Сейчас уже это не выход и ничего не вернешь. Хотя…

Я не хочу ничего возвращать. Ради чего? Оправдаться перед мудаком-муженьком? Да в гробу я видела те оправдания. Мне не нужно ни в чем оправдываться. Я не знаю, почему не вышло у Баринова, но вышло у Вадима. Хорошо, что вышло у Дягилева, на самом деле. Больше никому такого и не хочется «предлагать». Может, он хоть ненадолго меня запомнит?

А больше ничего у меня с ним не будет.

Больше не повторится это безумие, я смогу отмазаться от Баринова, но с Вадимом я быть точно не смогу. Покуда я дочь своего отца — не смогу. Он меня просто убьет, заикнись я о таком. Или его хватит удар.

Он и так в больнице… После инфаркта.

Я не могу от этого отвернуться. Совсем не могу.

Некая часть меня хочет быть дрянью, порвать все контакты с семьей, но… Я не смогу потом смотреть себе в глаза, если позволю это. Я не имею права на Вадима, что уж там.

Да и не нужна я ему, он получил меня, выбросит меня из головы часа через три. На оргии полно красивых девушек. Можно ни в чем себе не отказывать.

Господи, как же неприятно об этом думать.

Как это я умудрилась так потерять от него голову?

— Отец и правда при смерти? — тихо спрашиваю я, выкручивая пальцами пуговицу на рукаве пальто и не глядя на Эльзу. Глаза мои вообще не желают ни на что смотреть. Тоска, смертельная тоска.

— Ну, сейчас уже нет, — ровно откликается Эльза. — Сейчас врачи никаких плохих прогнозов не делают, а через неделю вообще грозят выпиской из клиники. Твой отец рвется раньше, у него, мол, работа и дочь непонятно где, но я надеюсь, что он уймется. Когда ты приедешь. Он ведь хочет тебя видеть.

Я молчу. Вот сейчас молчу уже я. Снова одолевает чувство вины, выкручивает душу наизнанку.

Хочет меня видеть.

Мне бы радоваться, это же хорошая новость, а мне на душе черно. Когда мне плохо — он бьет меня по лицу и вышвыривает из дома. Когда у меня только-только начинает светлеть горизонт — он хочет меня видеть…

Хреновая я дочь. Хотя это не открытие.

Хорошая дочь с Дягилевым не потрахалась бы.

— Когда это случилось?

— В субботу, — уровень яда в тоне Эльзы зашкаливает за все приличные уровни. — Или в воскресенье, если смотреть по часам. Когда кто-то решил взять и уйти из дома. И не вернулся. Когда тебя не нашли его люди.

Твою ж мать…

Из всех ударов по моей совести этот — самый сильный.

— Он сам меня выгнал, — сипло произношу я, — у меня выбора не было.

— Ты могла вернуться к мужу, — обвиняюще рычит Эльза.

— Не могла, — холодно отрезаю я. И даже оправдываться в этом я не буду ни словом. Может быть — перед отцом. Но не перед его содержанкой. Она и так слишком много на себя берет.

— Как ты меня нашла? — спрашиваю без особой охоты, но все-таки. Вадим обещал мне полную приватность. — Тебе Баринов сказал про Вадима?

— Баринов? — Эльза аж отворачивается от дороги на секунду, чтобы глянуть на меня ошалелым взглядом. — Он знает, что ты… С Вадимом?

— Знает, — я пожимаю плечами. — Вадим с ним разговаривал.

Такой длинной матерной реплики я еще ни от кого не слышала.

— Он ведь скажет, — тихо шепчет Эльза и сбрасывает скорость. — Он ведь все расскажет… А Олег… Он же не перенесет этого. Он еще не оправился.

А я вряд ли перенесла тот уровень травли и преследования, что мог бы мне устроить Баринов, пользуясь тем, что мой отец меня защитить не может.

Ситуация кажется безвыходной, но я ни мыслью не шевельнусь в сторону Вадима. У меня самой был нервный срыв. Если бы не Дягилев — в каком бы состоянии я сейчас находилась и где?

— Так как ты меня нашла?

— Вообще-то отследила от универа, — коротко отвечает Эльза и материт автомобильным клаксоном ночного пешехода, рванувшего на красный. — Пыталась подкараулить, когда ты будешь без охраны. Но не вышло. Ты знала, что Дягилев приставил к тебе троих?

— Нет, я знала только об одном. — Я передергиваю плечами. Честно говоря, плевать. Это дело Вадима. Он решил обеспечивать мою безопасность, и не мне с ним обсуждать его методы. Они сработали. Тем более, что ничего внятного я бы ему не смогла возразить.