Не измени себе

Брумель Валерий Николаевич

— Погодите, — остановил я эксперта, — какие две подписи? И кто это — мы?

Гридин открыто, дружелюбно улыбнулся мне:

— Мы — это я и вы.

Я оторопел.

— То есть… — наконец спросил я. — Вы будете соавтором?

— Да.

«Боже! — пронеслось в голове. — Он же клоп! Самый обыкновенный. Все это — хрусталь, ковры, картины — он высосал из чужой крови. Что делать? Дать ему по физиономии? Не годится! Как-никак он эксперт министерства. Надо ему улыбнуться. Отказать, но улыбнуться».

Так я и сделал. Улыбнулся и сказал:

— Как

бы это все лучше… В общем, мне это дорого и…

— Конечно, — перебил меня Гридин, — но иначе вообще ничего не получится.

— Понимаю, понимаю, — теперь произнес уже я.

Он мягко сказал:

— Вы подумайте об этом. И очень серьезно.

Я отозвался:

— Еще бы… — Поднявшись, я прошел к двери. Затем добавил: — И все-таки от соавторства мне как-то не по себе…

Гридин ответил:

— Это с непривычки.

— Понимаю, понимаю, — повторил я и вышел в коридор.

В передней эксперт беспокойно спросил меня:

— Уже уходите?

— Да, надо… — Я старался не смотреть на него. — Я тут у родственников остановился, а уже поздновато. Неудобно получится.

— Так оставайтесь у меня!

— Нет, нет! Спасибо, — поспешно ответил я. И еще раз повторил: — Большое спасибо.

И с облегчением вышел на лестницу.

— Господи! — вслух сказал я на улице. — Зачем ты создаешь таких типов? Или они тебе необходимы?

Для меня всегда было загадкой: почему природа наряду с порядочными людьми неустанно воспроизводит подлецов? Я находил этому лишь одно объяснение: видимо, для того, чтобы дорожить людьми порядочными.

По пути мне попался кинотеатр. Чтобы успокоиться, я отправился смотреть фильм «Тарзан в Нью-Йорке».

К родственникам я приехал часов в одиннадцать вечера. Дверь открыл, видимо, глава семьи — хмурый пожилой мужчина. Как только я переступил порог, он отошел от меня, решительно скрестил на груди руки и, пристально вглядевшись в мое лицо, спросил:

— Это вы так называемый родственник?

Я робко ответил:

— Да…

— Так вот, — торжественно сказал мужчина, — я не знаю, а главное, не желаю знать, кто вы на самом деле. Со временем в этом разберется милиция. А пока забирайте свои отмычки и чтоб духу вашего в моем доме не было!

Я опешил.

Хозяин жестко добавил:

— И не притворяйтесь! Я вас, «медвежатников» как облупленных знаю!

Я взглянул на свой мешок, стоявший в углу коридора, и все понял. В мое отсутствие его, по всей видимости, подвергли тщательной проверке и, обнаружив там железные детали для трех аппаратов, решили, что это инструменты взломщика.

Я весело расхохотался.

Около часа мне пришлось доказывать суровому хозяину, что я действительно его родственник, — вспоминать всех наших общих родных, их имена, фамилии, место жительства, возраст, профессию, их привычки.

— Ладно, допустим, — милостиво признал меня за своего родственника хозяин дома. — Только что это меняет?

Я показал ему телеграмму Минздрава, которой меня вызвали в Москву из Сурганы.

Он только усмехнулся:

— Ну

и что? Вы могли ее попросту украсть!

Мне ничего не оставалось, как посвятить его во все подробности своего компрессионно-Дистракционного метода. Родственник неожиданно для меня живо заинтересовался и просто закидал меня вопросами. Я еще не встречал такого любознательного собеседника. Мы увлеклись и проговорили с ним об аппарате чуть ли не до утра.

На другой день я отправился к начальнику отдела Четвергину. План у меня был такой — кулаками не трясти, гневных, обличительных речей не произносить, просто узнать, что он сам думает о предложении Гридина.

Четвергин встретил меня приветливо, усадил в кресло, вызвал секретаршу и строго наказал ей, чтобы она никого не впускала — он будет очень занят.

Секретарша понимающе кивнула и вышла из кабинета.

Разговор с Четвергиным я повел осторожно. Начав с погоды, впечатлений о Москве, я затем рассказал о вчерашней встрече с экспертом отдела и, сказан, что она оказалась приятной, мимоходом упомянул о том, что вот только товарища Гридина не устроили гаечки и зажимчики моего аппарата.

— Ну, ну! — сразу насторожился Четвергин. — И что же?..

— Да я и сам вижу отдельные несовершенства… — Я сделал паузу, раздумывая, говорить ему все начистоту или нет. — Но понимаете, — добавил я, как бы извиняясь, — дело в том, что я же не гаечки на утверждение прислал, а само предложение. Ведь так?

— Верно, — кивнул начальник отдела. — Только довести свою идею до полного ума вам совсем не помешает…

— Еще бы! — подтвердил я. — Конечно. Товарищ Гридин считает абсолютно так же и даже больше: он оказывает такую честь, что соглашается стать моим соавтором.

Я замолк и внимательно вгляделся в Четвергина. Очень важно было не пропустить его реакцию. Мне хотелось знать, что он об этом думает?

Начальник отдела и бровью не повел. Лицо его было невозмутимо, он безучастно смотрел мне прямо в глаза, ожидая, что я еще скажу.

Я чуть прокашлялся.

— И еще… Товарищ Гридин советует мне отозвать свое предложение обратно и вернуть его уже за двумя подписями.

Теперь в меня пристально всмотрелся Четвергин. Он пытался понять: действительно ли я уж так туп или только прикидываюсь. Я глядел на него открыто я доверчиво. Четвергин ничего мне не ответил, видимо, решил на этот раз промолчать, и все так же настороженно глядел мне в глаза.

Я решил его подтолкнуть:

— Так вот… Хочу с вами посоветоваться…

Он пожал плечами:

— Не знаю… Решать вам. Желаете за двумя подписями — пожалуйста, мы препятствовать не станем. — И добавил: — Да и так ли это существенно, одна или две подписи? Главное, чтобы предложение прошло.

— Простите, — перебил я его, — не понял.

Раздражаясь, что я вынуждаю его говорить больше, чем он хочет, начальник отдела пояснил:

— Я имею в виду то обстоятельство, что от товарища Гридина в первую очередь зависит судьба вашего авторского свидетельства.