Не измени себе
Шрифт:
Вскоре меня вызвал второй секретарь городского комитета партии Сутеев. Секретарь, коренастый мужчина с умным приятным лицом, крепко пожал мне руку, предложил сесть.
Оказывается, мы встречались — когда-то давно вместе отдыхали в доме отдыха нашей областной больницы. В то время он был инструктором горкома. Меня Сутеев узнал — видимо, вспомнил фокус со шляпой, — улыбнулся и сказал:
— Никак не предполагал, что вы и есть тот самый Калинников!
Я удивленно посмотрел на него.
Сутеев пояснил:
— До городского комитета партии дошли слухи, что якобы
— Слухи точные, — подтвердил я. — Только вещ мои не занятные, а насущно необходимые.
Секретарь улыбнулся и спросил:
— Кому?
— Десяткам тысяч больных!
— Ого! — произнес Сутеев. — У вас и масштабы!
Он обстоятельно расспросил меня о сути нового метода. Особенно второго секретаря заинтересовали цифры, свидетельствовавшие о прямой материальной выгоде моего изобретения для государства.
Сутеев вдруг спросил:
— Чем конкретно вам можно помочь? Не ожидая такого вопроса, я несколько растерялся, неуверенно проговорил:
— Если это возможно… Мне необходима хотя бы одна небольшая палата. Хотя бы коек на десять, где я смог бы применить свои аппараты.
Он спросил:
— И все?
Я кивнул. И напрасно: надо было просить больше.
— А как у вас с жильем? — поинтересовался секретарь. — Вас все устраивает?
Я ответил:
— Да вроде бы. Есть где спать, где книги положить, что еще нужно? Вот, правда, после, видимо, проблема возникнет. Подрастет дочка, я ее заберу к себе — тогда, конечно, тесновато будет… — И тут же поспешно сказал: — Но это не сейчас, года через три.
— Вот и хорошо. Тогда и подумаем. — Сутеев поднялся из-за стола, протянул мне руку и сказал: — Пока ничего определенного обещать не могу. Послезавтра на бюро горкома я доложу о вас и о вашем методе.
Через две недели меня пригласил к себе в кабинет Сытин, раздраженно сказал:
— Занимайте в конце коридора палату на восемь человек и делайте там что вам заблагорассудится. Но учтите — ответственность за вас я с себя снимаю! Официально я заявил об этом горкому партии.
В ответ я только кивнул и вышел.
Заведующего я переносил с трудом, как, впрочем, и он меня. Наша взаимная неприязнь походила на биологическую несовместимость. Как живая клетка не могла контактировать с мертвой, так и я с Сытиным. Кроме преувеличенного мнения о собственной персоне, людей, подобных Сытину, раздражала всякая попытка другого человека поколебать их привычное, заскорузлое мышление. Я знал, что мы с ним не уживемся. Он, вероятно, догадывался об этом тоже.
Как ни хотелось мне попробовать аппарат сразу на самом тяжелом больном, начал я все же с простых случаев. Мое положение было крайне шатко — я не мог позволить себе ни одной неудачи. На аппараты мне по-прежнему приходилось тратить почти всю зарплату. Первыми пациентами я выбрал двух слесарей-точильщиков. Они являлись передовиками труда и хорошими специалистами. Завод металлических конструкций, где они работали, этими людьми дорожил и твердо пообещал мне в счет
С людьми сразу возник ряд сложностей.
Во-первых, все они боялись одного лишь вида моего аппарата. Во-вторых, железные спицы, которыми я протыкал кость в нескольких местах, вызывали немалую боль. От этого у больных, по их собственным признаниям, возникало жгучее желание тотчас сорвать с себя страшную конструкцию и швырнуть ее в окно. Удерживал их лишь страх испытать еще большую боль.
Однако через неделю, самое большое другую они привыкали к конструкции — аппарат становился как бы частью их тела. Проблема, которая возникла впоследствии, оказалась гораздо сложнее — пациенты упорно не хотели расставаться с аппаратом. Они боялись, что без него уже не смогут ходить, и, когда наступала пора снимать конструкцию, больные прятались от меня. В самом прямом смысле этого слова их приходилось отлавливать.
Однако самая большая трудность состояла в том, чтобы заставить всех своих больных передвигаться на второй или третий день после операции.
Они умоляюще смотрели на меня и отрицатель но качали головой.
Я настаивал:
— Вставайте, вставайте! Берите костыли и поднимайтесь!
Больной в ужасе восклицал:
— Да что вы, доктор! Мне же только вчера сделали операцию!
Я терпеливо убеждал:
— Ну и что же? Температура у вас нормальная.
— Да.
— Вот и вставайте!
Пациент опять ужасался:
— На больную ногу?
— И на здоровую и на больную.
— Так она же сломается!
Я объяснял:
— Не сломается. Ваши костные отломки надежно держит аппарат.
Больной упрямо отнекивался.
И все-таки они у меня пошли. Кто на второй, кто на третий, а самые нерешительные на пятый день. С каждым разом все смелее ступая на ногу в аппарате, мои больные зашагали по палате, по коридорам. Но самой большой победы я добился тогда, когда заставил их играть в волейбол.
Увидев это, Сытин кинулся в горком партии и обвинил меня в дремучем волюнтаризме и в издевательстве над больными.
Ко мне сразу прибыла комиссия из трех человек, среди которых был и Сутеев.
— Вот! — торжествующе показал на моих пациентов Сытин. — Полюбуйтесь!
В это время больные толпились на лестничной площадке, которая заменяла им «курилку», вовсю дымили, с любопытством смотрели на нас.
Одного из них представитель комиссии спросил:
— Когда у вас была операция?
— Неделю назад.
— А с какого времени вы ходите?
— Четвертый день.
Сутеев поинтересовался:
— И что ощущаете? Больно?
Больной усмехнулся:
— А вы как думаете? Если бы вам только что кости Составили? А вообще помаленьку привыкаю.
Позже в кабинете заведующего Сутеев спросил меня:
— В чем заключается необходимость, чтобы ваши больные так быстро вставали на ноги?
Я пожал плечами:
— В сути моего метода.
Сытин язвительно произнес:
— А поконкретнее можно?