(не)любимый препод

Блэк Дана

— Хо-хо, — корчу ему рожу.

Он скрывается в ванной, а я ползаю по паркету и собираю изделия из твёрдых сортов пшеницы, коим не суждено уже стать едой. Так и в жизни бывает, из-за чьей-то ошибки страдают другие. Мы, например, как тесто — преступники нас использовали, и где мы оказались?

Хихикаю. Философские думы с поварешкиной неудачей к чертям летят, через пять минут из душа выйдет сногсшибательный мужчина. И сшибет меня с ног, да. На кровать.

А на диван я плюхнусь сама.

Растягиваюсь на серо-стальной

коже и звоню в доставку суши. Три сета, будут через полчаса.

А я пока сделаю, что смогу. Видела в шкафчике ром. Давно попробовать хотела.

Наливаю два стакана и возвращаюсь к дивану. Ставлю на черный столик, и замечаю засветившийся экран телефона. Даже необязательно открывать сообщения, читаю шапку "Санечка, куда опять пропал? В понедельник встретимся?"

Маришенька. На секс зовет.

Отшивать гадкую тетку не решаюсь. Может, он ничего и не собирается менять? Меня в клубе не будет, не увижу, как Аверин на вечеринках бусами ее душит. Я наезжать не рискну на него. Не жена, чтобы наглеть. Но должна же я выяснить, кто мы друг другу, и вообще. Мы вместе или как?

Взгляд натыкается на стол. Точно. Только что ведь смелость по стаканам разлила.

Опрокидываю ром. Р-р-р, бедный мой язык, черт, как жжется.

Залпом осушаю второй стакан. Бе-е-е, кошмар, как он его пьет?

Выбиваю чечетку на полу и обмахиваюсь журналом, внутри пожар, и отобрали весь воздух. Фу, умираю. Откидываюсь на спинку и глубоко дышу. Огонь переходит в приятное тепло, разливается по телу. Резкий вкус во рту сглаживается, и я теперь знаю, почему ему нравится это пойло. Ваниль, мускатный орех, чуть-чуть банана, замечательно.

Еще налью.

Встаю, покачнувшись, и хватаюсь за пальму возле дивана, едва не опрокинув кадку.

А, нет, достаточно пить. На старые клубные дрожжи шампанского меня разматывает. Квартира перед глазами слегка плывет, но, проморгавшись, вижу все даже лучше. Как у него классно. Строгая мебель, европейская стилистика, ничего лишнего, все безупречно.

А Маришенька тут была?

Меня берут бесячки. Забираю телефон и иду в ванную. Без стука распахиваю дверь. Белый кафель с черными фигурками. С одной стороны душевая кабина, в другом углу небольшая ванна. Он возле зеркала. Впиваюсь глазами в его голую татуированную спину в капельках воды, пока он заворачивает белое полотенце на бедрах. Шикарный. Оглядывается:

— Очередь в душ?

— Нет, — пытаюсь не пялиться. Выставляю перед его лицом телефон. Снова пошатываюсь и опускаюсь на бортик ванны.

— Ты когда накидаться успела, Кристина? — на телефон он не смотрит, с улыбкой наклоняется и принюхивается. — Ром мой пила? Лицо, как помидоры. Из которых ты соус делала.

— Танцевать мне нельзя, а тебе переписываться с Маринами можно? — трясу смартфоном, привлекаю внимание к экрану. — Я против. Надеюсь, это ясно.

— Да? И что предлагаешь? —

он разглядывает меня. Все ещё улыбается.

— Удалить ее из контактов.

— Еще что-нибудь?

— Я не шучу, — надуваю губу.

Встаю, но он удерживает за плечи, и я плюхаюсь обратно. От него вкусно пахнет свежестью океана. Вода с блестящих волос скатывается мне на платье. Он касается прохладными губами щеки и негромко говорит:

— Библейскую мудрость знаешь? Женщина создана из ребра мужчины. Мужчина ставит условия, это естественно. А когда ребро кидает предъявы — это глупо, сама посуди. Согласна?

Моргаю.

Нет.

Неслыханно.

Меня сравняли с вещью. С костью. Кем он себя мнит царителем-повелителем-господином?

— Хозяин, но отчего в таком разе я до сих пор не на коленях и пятки вам не облизываю? — вырываюсь, отталкиваю его руки. Скольжу на бортике и проваливаюсь в ванну, но он успевает схватить за платье.

Тонкая ткань трещит в его пальцах, он тянет к себе. Спускает воротник с плеча вместе с бретелькой лифчика и кусает ключицу. Сжимает зубами кожу на шее, я в мурашках, но мне обидно. Бесполезно барахтаюсь, стенки корыта в воде и пене, и я катаюсь, как по маслу, подставляя ему тело.

Бью его по рёбрам, тем самым, из которых я сделана. С него падает полотенце, а с меня слетает все опьянение.

Мужскую гордость уже видела, когда компромат записывала. Но тогда не мне в рот толкали эту штуку. А пусть и не в рот, ни под каким предлогом, ни обманом, ни тайком этот маяк в меня не влезет, и его слова так себе смазка. Я вытерпела и смирилась, что в машине он звал меня на одну ночь, но тут же он прямо говорит, что, вообще, спрашивать меня не собирается, и слушать, и я ничего не решаю. Нагнет, как захочет, и адью. Инстинктивно сжимаю ноги, но он между ними как раз.

Замечает, что раздет, от холодной ванны ему неприятно. Встречаемся взглядами, и он поднимает бровь:

— Малыш, ты чего перепугалась? Вставай.

Вытягивает за руку и ставит на пол. Снова заматывается полотенцем. Подталкивает к дверям.

— Я не знаю, что там с ребром Адама, — начинаю. — Но если ты с этой Мариной…

— Кристина, брось, — перебивает. — Круглосуточно ты одна в моей голове, какие ещё Марины, зачем? Но с претензиями, правда, не стоит приходить.

— А если буду приходить?

— Рискнуть охота?

— Ага.

Он делает шаг ко мне, но звонят в дверь.

Прислоняюсь к косяку и смотрю, как он роется в пальто, достаёт кошелёк, расплачивается с доставщиком.

Улыбаюсь. День и ночь я в голове — главное услышала. А командирские замашки как-нибудь сгладим. Из руки там женщины, или из шеи растут, мужчины могут думать, как им удобно.

Алекс закрывается и кивает на моё измятое платье:

— Рубашку дать?

— Дать.

— На стол пока накроешь?