(не)любимый препод
Шрифт:
— Посмотрим.
— Куда ты там посмотришь, деловая, — он сбрасывает коробки с суши на стойку и ловит в объятия. — Носом щас потолок проткнешь, — щелкает по кончику.
Смеюсь и выворачиваюсь. Ногой наступаю на пульт, и оживает телевизор. С первых кадров узнаваемо — канадский сериал, где агенты учатся мыслить, как преступники.
— Поищи, что нравится, — Алекс поднимает пульт и кладет на стойку.
Пока он роется в спальне, сгребаю коробки и несу на столик возле дивана. Распаковываю рыбу и палочки, одним глазом смотрю фильм.
Широко зеваю. Когда я спала последний раз? Час ночи, и алкоголь расслабил, усталость накатывает, аж ноги не держат. Но мне так хорошо. Вечер с пятницы на субботу лучше не проводила.
Он появляется в дверях, кидает в меня черной рубашкой. Отходит к шкафчикам и возвращается с пузатой бутылкой "бакарди."
— У тебя такой же ягуар? — киваю на оранжевую машину на экране. — Ты отогнал его?
— Нет пока. А ты водишь машину? — плещет в стакан темно-коричневую жидкость, мочит губы.
— Умею, — перегибаюсь через подголовник и забираю с пола сумку. Вытаскиваю футляр для карточек и с гордостью показываю права. — С Николь вместе на первом курсе сдавали. Она меня, кстати, чуть не съела. Ты в курсе, что она на тебя глаз положила? Кристина, колись, как ты его захомутала, — передразниваю соседку. С набитым ртом вываливаю новости. — Она и из клуба со мной ехать напрашивалась, когда ты ключи дал. Домой не хотела. К нам родители ее прикатили из-за этой фигни с Пухом, представляешь, какой ужас? У нее мамаша сумасшедшая.
— А твои родители не приехали? — он перестает есть. Мрачнеет, мой возраст опять перекашивает черты его лица.
— Неа, мама не сможет, у нее маленький ребенок, — цепляю кубик "Калифорнии" и тычу ему в губы, пока он рот не открывает. — Братику два года. Он малыш, а я большая.
— А маме сколько лет? — спрашивает он, прожевав.
— Тридцать шесть, — сообщаю, и слежу, как вытягивается его лицо. Прикидывает. Моя мама младше его на три года, и меня одну это смешит, он серьезный и растерянный. — В семнадцать лет меня родила. И бабушка ее тоже в семнадцать. Это я запозднилась, — намекаю, что мне девятнадцать, и я не против вроде бы, если так сложится.
— А папе сколько? — он делает несколько больших глотков рома.
— Папе тридцать четыре, — говорю шепотом. Его глаза достигают размера летающих тарелок. Не выдерживаю и прыскаю. — Саш, я шучу, конечно. Пятьдесят один папе. Пятнадцать лет разница. По стопам иду.
— Инфаркта моего добиваешься, — он опрокидывает меня на диван и щекочет стопу, невыносимо до визга. — Все, доходилась.
— В ванную еще сгоняю и готово, — задыхаясь, сползаю на пол, хватаю рубашку. Под его пристальным взглядом шмыгаю в душ.
Завязываю волосы узлом на макушке, быстро споласкиваюсь, и думаю, что вот-вот он зайдет сюда. У меня проблемы, стресс, мне нужен секс. Он ведь не сопливый пацан, будет аккуратен и бо-бо не сделает. Или я потерплю вдруг что. Анестезии только добавить.
Натягиваю
Секса в ванной не будет. Значит, будет в гостиной. Я полна решимости.
Возвращаюсь, забираю у него стакан и опрокидываю залпом. Он смотрит, как я дергаюсь и хмыкает:
— Кристина, по-моему, тебе крепко.
— Ерунда, — отмахиваюсь и падаю рядом.
Сглатываю горечь. Рукой крадусь ему под полотенце. Натыкаюсь на жесткие волосы, щупаю дальше. От моих настойчивых касаний кровь приливает ему между ног и мыщцы твердеют в моей ладони, так просто, так быстро, кожа теплая и гладкая, и нежная, очень странно, единственное нежное в нем — это то, что делает мужчину мужчиной, эрекция на пару десятков сантиметров. Сжимаю крепче и ойкаю, вдруг ему больно, но он молчит, и я продолжаю проверку на прочность, мой личный урок анатомии. Член не гнется и реагирует сам, шлепает мою ладонь, познакомился со мной, тоже хочет двигаться во мне. Приглашаю насовсем.
Смотрю на Алекса. Другой рукой веду по заросшей щеке, спускаюсь к губам и обвожу контур. Он ловит ртом мой палец, прикусывает. Вздохнув, перехватывает запястье.
— Ш-ш-ш, маленькая, — чмокает мою ладонь. — Я сейчас сорвусь, а ты нетрезвая. Ляг поспи. Ладно?
Шоколадно. Хмуро наблюдаю, как он встает, складывает коробки на столе.
— Ты не знаешь, от чего отказываешься, — предупреждаю.
— Не сомневаюсь, Кристина, — говорит, не поворачиваясь.
Не прокатило. Ползу на диване выше и закидываю ноги на спинку. В потолке вместо люстры россыпь светильников, звездное небо имитируют. А я имитация женщины.
Веки тяжелеют и закрываются. Меня грубо отшили. Отказ студит мысли, наверное, недостаточно приятной внешности, я не умею кипятить кровь, чтобы он не соображал и срывался, без моральных думок и прочих гирлянд, но я не сдамся, освою роковую страсть и вот тогда…
Продираю глаза под назойливый звонок будильника. Голова трещит. В окно падает свет, утро. Вспоминаю, что с половины одиннадцатого два семинара, и стону, ну какой умник придумал учиться по субботам?
Нескольких минут хватает обнаружить, что я в квартире одна. Отлэ. Вчера продинамил, так еще и уехал. На столе нахожу его телефон и прилепленный на экран стикер "позже увидимся, заберу симкарту".
Жую яблоко, запиваю соком и вызываю такси. Его рубашка длинной, как платье, но в институт в ней ехать как-то не комильфо.
По дороге домой сбрасываю несколько звонков от незнакомых абонентов. Как он без связи справляется, интересно? Мстительно удаляю номер Маришеньки.
В квартире все вверх дном. Мама Николь уверена, что мы живем в грязи и наводит чистоту, громко комментируя свои действия:
— Свинство, натуральное свинство, девочки, вы в курсе, что мусорные пакеты нужно выбрасывать, а не коллекционировать?