Не люблю поддавки
Шрифт:
– Это у тебя с ним не очень, солнышко мое, – запротестовал Фима, – ну, я в общем догадываюсь о причине твоего настроения. Я все узнал.
– Что ты узнал?
– Ну ты же оставила мне сообщение через секретаря. Забыла?
– К сожалению, нет, – ответила я, – То есть получается, что ты уже в курсе?
– Можно сказать, что в самом полном объеме, но… – Фима замялся, и я догадалась о причинах.
Их было несколько, а точнее – две. Фима очень правильно опасался говорить по телефону на темы, которые он считал серьезными,
– Ты хочешь что-то предложить? – якобы наивно спросила я, уже зная, чего мне ожидать.
– Только покушать, только покушать в приличном, светлом и людном месте, мечта моя, ты не подумай какого-нибудь свинства! – затараторил Фима, не изменяя своим радостным интонациям. – Фима чист и светел как в помыслах, так и во внешности! – выдал он под финиш и затаился в ожидании моей реакции.
– Ну и какое же светлое место вы выбрали, светлый юноша? – не выдержав и улыбнувшись, спросила я.
– Кафе «Лира» достойно вас, девушка? – поигрывая интонациями, спросил Фима.
– Мы туда уже едем, – сказала я.
– Кто это «мы», – заворчал Фима, – я вообще-то приглашал только тебя. Ты что же, даже на деловые свидания ездишь с дуэньями и евнухами?
Это несовременно!
Я покосилась на Маринку, напряженно прислушивающуюся к разговору.
– Я знала, что тебе приятно будет увидеть не только меня, но и Марину с Виктором, – быстро сказала я и отключилась, не давая Фиме возможности ответить. А ответить он вполне мог что-то такое, что Маринке бы не очень понравилось.
Фима вот уже несколько лет упорно, как помешанный горняк, разрабатывал совершенно пустую жилу, намереваясь найти там самородок. Так тонко и поэтически я назвала его маниакальное желание перевести наши с ним дружеские отношения в плоскость более чем дружескую. Я знала, что ему ничего не светит, но сам Фима категорически отказывался даже мысль допускать об этом. Я устала ему объяснять прописные истины и больше не заикалась об этом.
Договорившись с Фимой о встрече, мы поехали из этого тоскливого куриного захолустья в самый центр города, где на Немецкой улице располагалось кафе «Лира».
Не знаю, почему Фима часто назначал мне именно здесь встречи, хотя до его места работы это кафе находилось далековато. Но какие-то причины у Фимы для этого наверняка были, и я лично подозревала две.
Первая причина была культурной – в «Лире» лабал неплохой оркестр, который днем, когда не было наплыва среднестатистических клиентов, исполнял замечательные блюзовые композиции. Вторая причина была прозаичной и чисто мужской, то есть потребительской. Однажды Фима проболтался мне, что совсем недалеко от «Лиры» живет один его приятель, часто отсутствующий дома. А даже если он присутствует, то для лучшего друга, каковым, без сомнения, является Фима,
– Фима не хотел меня видеть? – настороженно спросила Маринка, заглядывая мне в глаза.
– Немного не так, – ушла я от ответа, стараясь потщательней сформулировать приемлемую версию.
– А как же? – Маринка сверлила меня взглядом, упорно добиваясь правды. Пришлось ей предоставить правду, достаточно правдоподобную, между прочим. Здорово я сказала, да?
– Он удивился, что я не одна в машине, и когда я ему объяснила, кто со мною, ну ты это сама слышала, то он сказал, что тебя-то лично он будет очень рад видеть.
– Да? – с сомнением переспросила Маринка. – А я что-то такого и не просекла. Он точно это сказал?
– Да точно, точно, – раздраженно произнесла я, усилив свою правдоподобную правду еще и капелькой артистизма, – я даже немного огорчилась. Про меня он не сказал, что очень рад будет видеть, только про тебя.
Маринка помолчала и снисходительно похлопала меня по руке.
– Не огорчайся, Оль, мужики, они все такие.
Черт их разберет. Вертихвосты, одним словом. Не огорчайся. Будет и на твоей улице… этот…
– Фима? – с надеждой переспросила я.
– Праздник! – отрезала Маринка. – Праздник!
Мы с ней переглянулись и рассмеялись.
Итак, кафе «Лира» располагалось на проспекте, называемом по традиции Немецкой улицей.
Улица эта была пешеходная, поэтому «Ладу» пришлось оставить за полквартала от кафе на Радищевской.
Мы вышли из машины. Виктор запер машину, проверил двери на всякий случай и, осмотревшись по сторонам, пошел позади нас с Маринкой.
Виктор всегда легко входил в обязанности бодигарда, как только в нем как в охраннике возникала такая потребность. Вот как сейчас, например.
События, разворачивающиеся вокруг самоубийства Юлии Пузановой, были настолько неожиданно пугающими и откровенно озадачивающими, что не знаю, как Маринке, а мне бодигард ну никак бы не помешал.
Фима нас уже ждал. Он сидел в первом зале за крайним столиком, слева около окна, закрытого белой шторой. Оркестр наигрывал печальную композицию. Посетителей было немного.
– Здравствуй, Оля, всем привет, тебе, Мариночка, привет особый, – как всегда многословно и вычурно, поздоровался с нами Фима. – Здесь сегодня неплохо кормят. Есть хотите, девушки?
Мы с Маринкой отказались, уступив только повторным домоганиям и согласившись на апельсиновый сок. Виктор взял себе чаю с пирожным.
Везет ему: он такой худой, что даже два пирожных ему нипочем, а тут… Но не будем о грустном, и так все набекрень.
– Ну что, Оля, – сказал Фима, иронично поглядывая на меня. – Можно сказать, что ты немножко вляпалась, так сказать, вляпалась опосредованно, то есть косвенно. Это называется «невезуха».
– Да мы уж в курсе, – пробурчала Маринка.