(Не)любовь
Шрифт:
Жарко, душно. Но меня колотит. Залезаю под одеяло, укутываясь до самого носа, и пытаюсь успокоиться окончательно.
— Всё, Даш, ты в безопасности, закрывай глаза, тебе стоит поспать, — говорит Антон, и, кажется, добавляет ещё пару слов, но я уже не слышу… Проваливаюсь в сон, абсолютно вымотанная жутким вечером. Таких приключений со мной ещё не случалось…
Глава 2. Даша
Я слышу сквозь сон какие-то странные звуки, но голова настолько чугунная, что подняться, чтобы понять происходящее у меня нет сил.
Что-то
— Дарья! — внезапно разносится по квартире грубым и дико злым голосом, и я подпрыгиваю на кровати с новой порцией страха.
Отец…
Папа живёт в центре города, но иногда приезжает ко мне на выходные. Мамы у меня нет, отец работает, кажется, круглосуточно на своей фирме и видимся мы довольно редко, но это не спасает меня от его нотаций и вечного желания контролировать. Я единственный ребенок, он один воспитывает меня с семи лет, но иногда его переживания переходят все границы.
Встать с кровати не успеваю, как он появляется на пороге комнаты. Злющий, волосы почти дыбом, дышит тяжело, как бык перед нападением. Я точно маленький хомяк рядом с ним, дотронься до меня и нужно будет скорую вызывать.
Я очень сильно люблю папу. И знаю, что папа любит меня. Но он сложный человек, с которым не всегда легко договориться, а ещё и годами выработанный командный тон добавляет веселья нашему общению.
— Дарья, какого чёрта? — влетает он в комнату. Я все ещё сижу на кровати. В одежде, в которой гуляла вчера… Боже. Прикрываюсь одеялом, чтобы отец не подумал ничего плохого, и делаю глазки кота из мультика, только бы он не ругался сильно. — Я стоял в подъезде пятнадцать минут! Потому что дверь была закрыта на цепочку а ты не могла открыть, когда я стучал, или хотя бы взять трубку!
Он злится, очень сильно, а у меня совершенно нет сил, чтобы хоть что-то пытаться ему объяснить. Ночное приключение высосало из меня всю энергию, мне действительно так хреново, что, кажется, поднялась температура. От стресса, наверное…
Пытаюсь помять руками шею — ломит, неприятно, — и закрываю глаза, дослушивая, какая я бессовестная, заставила отца нервничать.
Но папа сдается быстро. Обычно его хватает минут на двадцать, а сегодня и того меньше: он видит, что мне нехорошо и тут же смягчается, хотя бубнить будет ещё долго. Но уже без злости.
— Ты заболела? — присаживается ко мне на кровать и кладет руку на лоб. Прохладная, так хорошо… Кажется, я и правда заболела. Всегда так. Стоит мне перенервничать, как на утро поднимается температура. — Дарья, как так? Ты снова съела слишком много мороженого?
Его мне тоже много нельзя, сразу горло болит.
Киваю. Я лучше совру, что съела слишком много мороженого, чем расскажу правду, отчего у меня температура. Потому что папе такое нельзя рассказывать ни в коем случае. У него сначала будет приступ от нервов, а потом он пойдет ругаться со всей округой и искать виновника моих нервов. И не удивлюсь, если найдёт.
И я бы рада, чтобы козла нашли и наказали, но нервы и здоровье папы мне всё-таки дороже. Тем более, что этот преследователь ничего
— Прости, пап, я просто очень крепко спала, у меня и правда температура, кажется, — выдыхаю, и отец окончательно оттаивает. Пока уходит в ванную, чтобы найти градусник, я быстро, хотя в моем состоянии это очень сложно, переодеваюсь в домашнее и даже успеваю нырнуть обратно под одеяло. Фух! Удалась шалость. Потому что папа не понял бы, если бы увидел, что сплю не в домашней одежде. Придумал бы себе все, что угодно, кроме того, что убегала от маньяка и вырубилась на нервах без сил.
— Вот градусник, — протягивает его мне, — я на кухне, сделаю тебе чай. Я сегодня ненадолго, Дарья, работы полно.
Как будто он хоть когда-то приезжает надолго… Он работает слишком много. Чересчур. Папа всю жизнь пахал, чтобы прокормить меня и иметь возможность ни в чем меня не ограничивать. Мама бросила нас, когда мне было семь, и с тех пор папа землю роет, чтобы у меня было всё. И у меня правда все есть. И на самом деле отец выстроил свою карьеру так, что ему не обязательно работать настолько много, но вот привычка пахать никуда не уходит, и он все так же работает с утра до вечера. Лучше бы женщину себе нашёл… Он у меня такой красивый! Да толпами бы падали, если бы он только решил, что ему нужны отношения. Но… раньше он боялся меня обидеть тем, что приведёт в дом женщину, а сейчас, говорит, привык один. А мне грустно от этого. Он хоть и противный, но очень хороший.
Градусник пищит, заставляя меня вынырнуть из мыслей. Держу его ещё секунд двадцать, достаю, и картина маслом: тридцать восемь. Как обычно… Радует одно: обычно температура, вызванная нервами, проходит на следующий день. Надеюсь, так и будет. Потому что болеть я сильно не готова. Во-первых, это скучно. Во-вторых, хватит и того, что во-первых. Живу одна, толпы друзей у меня нет, только Сашка, но она живёт далеко, да и заражать ее не хочется. Ещё был Антон, но… Боюсь, общение наше уже явно не на той стадии, когда он мог бы приезжать ко мне с апельсинами.
Телефон жужжит на тумбочке, поднимаю его и улыбаюсь: Антон. Только подумала о нем. Спрашивает, в порядке ли я. Заботливый… повезет той, кто не проворонит свое счастье, как это сделала я. Сама виновата. Нечего жалеть теперь.
— Дарья, что с температурой? — папа никогда не называет меня Дашей, кстати.
— Тридцать восемь…
Он застывает в дверном проеме с чашкой чая и смотрит на меня чуть строго, как будто бы я виновата в том, что у меня температура. Всегда так делает! Лишний раз и болеть не хочется.
— У меня командировка на две недели, и как мне тебя одну теперь оставлять в таком состоянии? — спрашивает папа, укрывая одеялом посильнее. А я только на секунду задумалась, что перебраться к папе на пару недель было бы очень здорово. И не из-за температуры, конечно. А из-за… Я умом понимаю, что вряд ли это был какой-то серийный убийца, который заприметил меня и теперь, пока я не стану его жертвой, он не отстанет. Скорее всего это какой-то залётный идиот, который хотел добиться своего в моменте. У него не вышло, и преследовать меня он конечно не станет…