Не любовница
Шрифт:
Ни с одной из них он никогда не чувствовал себя по-настоящему комфортно. Всегда оставалась какая-то неловкость. Если бы он писал роман, то сравнил бы эту неловкость с ощущением, когда надеваешь обувь на размер меньше. Вроде и ходить можешь, и немного даже бегать, но всё равно — давит, неприятно, хочется немедленно снять и отдохнуть. Вот и Михаил, проводя пару раз в неделю вечера со своими любовницами, в процессе мечтал поскорее потрахаться и свалить — как бы ужасно это ни звучало, но это было единственным, что он желал получить.
Оксана — совсем другое дело.
Он просто боялся пропасть. Как пропал ещё во время собеседования, когда Оксана смотрела на него своими ярко-голубыми глазами, разговаривала спокойно и важно, и поправляла сползающие ниже на нос смешные очки. Как пропал после, когда осознал, что Оксана повышает ему настроение, на неё нравится смотреть. Как пропал, подумав, что ему немного обидно её равнодушие — будто бы он не мужчина, а манекен какой-то. И позже, заметив, что это не совсем так, Михаил обрадовался — и снова пропал…
И что теперь делать? Он не имел ни малейшего понятия. Поэтому просто отвёз Оксану до дома, как они и договаривались, вежливо попрощался, напомнив свою просьбу показать ему её рисунки, и отправился домой — к жене и детям.
Когда Михаил заходил в свою квартиру, на часах было уже почти одиннадцать вечера. Он приходил домой примерно в это же время в те дни, когда встречался с любовницами, и всегда предупреждал заранее, что будет поздно. Вот и сегодня Алмазов ещё днём написал Юре и Маше, что задержится, и поэтому немного удивился, когда ему навстречу из кухни вышла недовольная Таня.
— Где ты был? — прошипела она, подскакивая к Михаилу и складывая руки на высокой и полной груди. — Ты же обещал, что не будешь задерживаться! Ради Маши!
— Я такого не обещал, — ответил он тихо, разуваясь. — Я говорил, что постараюсь задерживаться реже, не путай. Где дети?
— Маша спать ушла. — Жена поджала губы. — Ждала тебя до последнего, но полчаса назад её сморило. А Юра у себя вроде бы.
— Ждала? — Михаил замер и удивлённо покосился на Таню. — Но я ведь предупредил её.
— А она всё равно ждала! — возмутилась жена и повысила голос: — Ты ничего не понимаешь, а главное, не хочешь понимать! Я же просила, говорила, что она нервничает, когда ты задерживаешься после работы, думает, что ты хочешь нас бросить!
— Чего? — обалдел Алмазов, и тут из гостиной выглянул хмурый Юра.
— Мам, не кричи, пожалуйста, — сказал он вежливо, хотя Михаил видел, насколько с трудом сыну даётся эта вежливость. — Машка только что спать ушла и наверняка ещё некрепко уснула. Проснётся, опять услышит твои вопли и ещё сильнее расстроится. Да, кстати — пап, привет.
— Привет, — машинально кивнул Михаил, и Юра нырнул обратно в гостиную, откуда слышался шум работающего телевизора.
— Ладно, — сразу после этого вздохнула Таня, потерев лоб тыльной стороной ладони. — Миш, давай поговорим спокойно, а? Переодевайся и приходи
— Нет, Тань, — отказался он, — не сегодня. У меня голова не соображает.
Жена тут же вновь взвилась почти до потолка.
— У тебя она никогда не соображает, когда речь идёт о том, чтобы поговорить о наших отношениях!
— Тань, — устало вздохнул Михаил, — у тебя склероз? У нас нет отношений. Мы так договорились десять лет назад, забыла? Никаких отношений, кроме родительских.
— Ты этого сам захотел! Ты, не я!
— То есть, — он не выдержал и ядовито, но тихо засмеялся, — если бы я взял и привёл в дом девочку — плод своей связи с другой женщиной, ты бы приняла это и захотела со мной после подобного общаться, как по-прежнему?
— Представь себе, да! — заявила Таня резко и почти торжественно, но Михаил только улыбнулся. Наверное, она думала, что после такого заявления муж растает, но Алмазов прекрасно понимал: Таня врёт, она никогда не приняла бы чужого ребёнка. — И я не приводила Машу, я её родила! И…
— Тань, — перебил жену Михаил, — можно, я просто пойду уже в свою комнату, приму душ и лягу спать? Давай завтра поскандалим, серьёзно, я сегодня слишком устал.
Жена что-то сдавленно прорычала и, развернувшись, убежала обратно на кухню.
А ведь когда-то он обязательно побежал бы за ней, чтобы утешить, поцеловать, попросить прощения… А теперь — лишь бы не видеть, не слышать, и уж тем более не осязать.
А началось всё это, как ни странно, в тот день, когда родилась Маша.
Глава 28
Нет, Михаил тогда ещё не всё понял. Просто, посмотрев на фотографии новорожденной дочери, которые ему прислала Таня, удивился — показалось, что у девочки в будущем будут карие глаза, слишком уж тёмными были глаза Маши. Хотя у всех новорожденных цвет глаз мутноватый, поэтому Михаил подумал — ерунда, может, просто тёмно-синими окажутся в итоге.
Но Маша росла, и Алмазов недоумевал всё сильнее. Они с Таней были голубоглазыми и светловолосыми, очень белокожими, а Маша — смуглой, кареглазой и с волосами чёрными, как у какой-нибудь армянки. Да она и вообще казалась Михаилу похожей на армянку или грузинку — широкие тёмные брови, нос с горбинкой. Рядом с ним, Таней и Юрой Машу можно было принять за кого угодно, но только не за родственницу.
— И в кого она такая тёмненькая? — улыбнулся он как-то шутливо, тетёшкая дочку, которую искренне обожал — а как можно было не обожать такую куколку? — и замер, заметив, как Таня побледнела и отвела взгляд.
— Ну, у меня вроде прадедушка был грузином… — пробормотала жена и с неловкостью улыбнулась.
Маше тогда было полгода. И чуть позже Михаил, стоя возле её кроватки и глядя на тёмные волосы, пушистые ресницы, смуглую кожу со здоровым младенческим румянцем, с ужасом думал о том, что эта девочка может оказаться не его дочерью. И что тогда? Он успел искренне полюбить её и не представлял, как отказываться от отцовства. Да и… нет, не могла Таня изменить ему. Она же обещала!