Не могу его оставить
Шрифт:
— Не покрывает. Серьёзно прихватило. Типа, как тебя.
— Ты то откуда знаешь?
— Сам слышал. Он в гостинице на ресепшен про больницу спрашивал.
— А ты то, что в гостинице делал? — машинально поинтересовался Мартин.
— Угадай с трёх раз, — Тонька принёс из кухни чашку с бульоном и начал наводить на прикроватной тумбочке порядок.
— Ты точно слышал?
— Как тебя сейчас. Эй, Мартин, ты куда?
— Где мои джинсы?
— Ты сдурел?
25 глава
На улице было прохладно, но Мартину показалось, что стоит нестерпимая жара.
Первая посетившая его мысль была благоразумна — вернуться домой и честно признать поражение. Когда он хлопнулся в обморок на фестивале, вся суета, вокруг его персоны, понравилась Мартину чрезвычайно. Почти торжественный отъезд скорой, потом симпатичные медсёстры в больнице, но повторения он не хотел. Не смотря на весьма эмоциональное прощание, он чувствовал, что этот гештальт ещё не закрыт и бешенная раздирающая досада пополам с очень смутной надеждой, гнала его вперёд почище любого лекарства или стимулятора.
До гостиницы Мартин добрался весь обливаясь потом. Порой ему становилось так плохо, что он словно пьяный приваливался к стене и терпеливо пережидал мучительный приступ дурноты.
Уже в помещении отеля, карабкаясь по лестнице, он неожиданно вспомнил о Женькином муже и впервые почувствовал, что-то вроде любопытства. В крепости она охарактеризовала его, как тирана. Абьюзера. Деспота местного разлива, который неоднократно прикладывал к ней руку. В тот момент Мартин был слишком ошарашен, открывшейся правдой и был готов разрешить конфликт простым народным методом. Честно говоря, Жене он не поверил — хлипкий интеллигент выглядел обычным офисным планктоном, совершенно не способным на коварство и рукоприкладство. Об него даже руки марать не хотелось. Но первобытная борьба за самку перевесила.
— Привет, — Мартин завалился в номер без стука, пытаясь скрыть внутренне беспокойство за привычной наглой бравадой. От внутреннего волнения, он даже немного взбодрился и собственное недомогание, наконец, притупилось.
— Здравствуйте, это клуб любителей неточных пословиц? — весело поинтересовался он и сам себе ответил:
— Да! Дареному коню семь раз отрежь!
Женя лежала в постели и на его приветствие лишь слабо кивнула. Она действительно выглядела плохо. Очень бледная, покрытая холодным потом с запавшими глазами и запёкшимися губами. Впрочем, Мартина было уже не остановить.
— Ну, что как дела, пострадавшая? Я вот вчера вечером позвонил на горячую линию помощи при изнасиловании, но оказалось, она только для жертв!
Женя поняла его намёк, но только слабо махнула рукой.
— Что совсем плохо? — Мартин, наконец, немного успокоился, — что-то выглядишь, ты, не айс.
Женя беспомощно пошевелила пальцами. Похоже, что на более сложные действия у неё попросту не было сил. Даже говорить было сложно и она только невыразительно кивнула в сторону стула. Упражняться в злословии Мартину расхотелось и он деловито пощупал у Жени лоб. Это движение он подсмотрел у Тоньки и задержал ладонь с выражением искренней обеспокоенности. Евгения была совершенно холодная и только внутреннее чутьё подсказало, что внутри её тело пылает от нестерпимого жара, а действие вируса не позволяет температуре выйти наружу.
— Тебе надо пропотеть, —
Мартин, заботливо, навалил на, распластанную, Женю пару гостиничных пледов и только сейчас пожалел, что не додумался купить по дороге хотя бы самых простых лекарств. Впрочем, на тумбочке стояла пара бутылочек и Мартин ограничился тем, что просто заварил чай.
— А я уже отболел, — зачем-то сообщил он и присел рядом, — правда ещё не совсем. Порой такая слабость наваливается. Спасибо ребятам. Почти десять дней от меня не отходили. Даже ночевали по очереди. Муженёк то твой где? Я слышал он сюда сайгаком прискакал.
Женя слабо шевельнула губами и пробормотала, что-то про вокзал и автобус.
— Вы уезжать собрались? — Мартин почувствовал, как в животе внезапно похолодело, — тебе в больницу надо. Какая, может быть, дорога?
Женя снова слабо шевельнула губами.
— Да, он в край е*анулся твой ненаглядный с волшебным х*ем? А если ты по дороге крякнешь?
— Не надо, не ругайся на него, — эти слова Женя произнесла почти чётко, — я хочу домой. Дома даже стены помогают.
— Какие к х*ям стены? — возмутился Мартин.
— Игорь говорит, что дома пригласит платного врача. А здесь всё очень дорого и бронь в гостинице скоро заканчивается.
— Не уверен, что это хорошая идея. Тебе лежать надо. Капельницы там всякие делать. Уколы.
— Это очень дорого.
Всё ясно. Не очень то её муж спешит раскошелится. Жмот. Сейчас внештатная ситуация. В чём можно сомневаться? У таких, как он вся забота на одних словах.
Немного помолчали. Мартин тоже чувствовал себя плохо и в его взбалмошную кудрявую голову пришло весьма нестандартное, но полезное решение — завалиться рядом, прижать тощую тушку к себе и придавить в крепком целительном сне пару-тройку часов. А пришедшего мужа можно просто послать на х*й или даже спустить с красивой гостиничной лестницы.
— Меня тоже крепко прихватило, — прощупывая почву, сообщил Мартин, — я никогда так не болел. Честно, так задолбался лежать. Ещё, как назло на ноуте винда слетела. Я попросил Тоньку настроить. Он всё сделал и поставил на заставку котёнка. А Ольгерд, пока Тони не видел, взял и вместо котёнка здоровенный х*р выложил.
Я звоню Тоньке и ору:
— Ты, ЧТО на экран поставил?
А Тонька:
— Это мой! Когда поправишься, дам погладить!
Женя слабо заулыбалась и Мартин, воодушевлённый её реакцией, великодушно поинтересовался:
— Ты есть то хочешь? Давай вниз в ресторан сгоняю?
— Не надо. Меня от одной мысли о еде тошнит.
— Ладно, хрен с тобой, Золотая рыбка. Не хочешь жрать не надо, но в дорогу я тебя не отпущу. Это ты, как хочешь. Твой благоверный х*йню придумал.
— Не надо о нём плохо говорить. Ты ничего не знаешь.
— Вот уж точно. Поверь — это была не очень приятная новость.
А вот это действительно был пи*дец. Мартину доводилось хранить секреты других людей, выслушивать сопли друзей, помогать близким, но в тот момент, когда самому стало плохо — сидеть в одиночестве, слушать музыку и даже не знать с кем можно поделиться таким коварным предательством, было очень тухло. Озвучить свою обиду он решился с некоторым колебанием.