(не) Мой Боно
Шрифт:
Послушно цепляюсь за него, потому что самостоятельно вряд ли могу нормально идти. Боно приводит меня к краю берега и заглядывает с интересом в лицо.
Я обиженно отворачиваюсь от него и укутываюсь в косуху. Затягиваюсь ароматом дорогого парфюма, блаженно закрывая глаза. Мне нравится этот запах. И только у Боно он такой. Я встречала и других парней, которые пользуются этим парфюмом, но сейчас запах звучит совершенно иначе.
— Тебе холодно? — Боно замечает мою дрожь, поднимая двумя пальцами подбородок.
Он так близко, что у меня в
— Ну, вот ты и подобрела, — довольно резюмирует Боно, — всегда говорил: если женщина злится, значит, у нее просто нет нормального мужика рядом.
— А ты, значит, нормальный у нас, да? — я должна вспыхнуть, как спичка, но мне слишком хорошо и лень ругаться. Приятная слабость заполняет каждую клеточку тела, а между ног всё еще чувствуются пальцы этого подлеца. Наверное, я выгляжу, как счастливая идиотка или просто пьяная.
Да, Боно, ты как крепкий алкоголь — вызываешь все симптомы опьянения.
— Ты же не орешь. Значит, нормальный, — хитро прищуривается, смотря на мою блаженную физиономию. Я вижу, как его губы искривляются в ехидной улыбке и он что-то хочет добавить, но резко становится серьезным и отворачивается.
— Погода хорошая, свежо. Как тогда, в Ростове. Помнишь?
Помню. Я хорошо помню тот вечер. Это была наша третья встреча. Наше третье свидание на пляже. Рома привез меня также ночью на пустынный пляж, где мы тупо проболтали всю ночь. Тогда мне казалось, что мы стали ближе. Я узнала о Боно больше, он открывался мне и не был таким, как сегодня: правой рукой Хмурого и жестоким убийцей.
Он был чутким и заботливым. Мне казалось, что мы похожи. Мы оба остались без родителей.
— У меня нет никого из родственников, кроме брата, но с ним мы не общаемся, — моя голова покоится у него на коленях, Рома перебирает мои волосы.
— Почему?
— Он считает, что я виноват в смерти матери и предал отца.
— А что ты сделал? — приподнимаюсь, чтобы заглянуть ему в лицо.
Боно задумчиво смотрит на спокойную воду, погрузившись в свои мысли.
— Ничего, Люцик. Я ничего не сделал. Мой отец всю жизнь работал в органах, и я пошел по его стопам, и брат. Мы оба в знак памяти о нем решили продолжить его путь. Нашего отца убили при исполнении задания, когда мне было 15, а брату — 8. Это уже как долг был. Мы хотели, чтобы он гордился нами.
Он замолкает, переживая прошлое, в котором варился. Оно его мучит, я чувствую это.
— Почему брат считает, что ты предал отца? — осторожно спрашиваю, касаясь его щеки.
— Мне было 22, — достает сигарету, закуривая. — Было одно дело,
— Зачем ты это сделал?
— Я ему поверил, Люцик, но тогда в моей жизни наступил ад. Разборки, угрозы. Начальство пилило не только меня, но и мать. Угрожало тем, что меня посадят. Мать слишком переживала за меня, боялась, что со мной случится то же самое, что с отцом.
— Чем всё закончилось?
— Того чувака выпустили, я считаю, что всё сделал правильно, но разворошил осиное гнездо. Этого человека нужно было посадить. Был приказ сверху, я пошел против. Не буду описывать свои семь кругов ада, из-за которых мать не сумела оправиться после сердечного приступа. Я тогда наворотил дел… И уволился из органов.
— Соболезную, — прижимаюсь к нему, пытаясь поддержать, ведь знаю, каково это, терять родителей. Я сама три года назад на тот момент потеряла маму. Поэтому мы понимаем друг друга без слов.
— Почему твой брат считает, что ты предал отца? — отвлекаюсь от своих воспоминаний.
— Потому что, Люцик, я выбрал немного другой путь.
Отмахиваюсь от воспоминаний. Я тогда не поняла, что имел в виду Боно, когда говорил, что выбрал другой путь. А теперь всё становится на свои места. Он и раньше был по ту сторону закона. Просто я не разглядела в принце жестокого убийцу.
— Да, — запоздало отвечаю на его вопрос, — помню.
— Я еще тогда сказал тебе…
— Что у меня глаза, как у ведьмы. Один раз посмотришь — и уже влюбился, — не могу сдержать улыбку от воспоминания.
— Я тогда не врал, Люцик. Глаза у тебя реально, как у ведьмы, — переходит на шепот, в то время как руки поправляют на мне воротник куртки.
— А по поводу влюбился?
— Ты же помнишь мой ответ? На меня не действует ворожба красивых дамочек.
Хочу ему ответить едкой репликой, но он не дает мне этого сделать. Его губы уже нападают на мои, и влажный язык властно раскрывает рот, проникая внутрь. Согревает. Не просто согревает, а обжигает горячим дыханием кожу, от чего всё тело бросает в жар. Диссонанс холодного ветра и его горячего поцелуя кружит голову, заставляя обмякнуть в сильных руках.
Губы сами отвечают на настырный поцелуй, вступая в неравную схватку. В ней я заведомо проиграю, потому что уже готова на всё, лишь бы он не останавливался. А Боно и не собирается. Берёт свое, мучая мои губы, перебивая дыхание напором. Его руки блуждают по всему телу, лаская спину, талию и сжимая бедра.
Мужчина четко знает, как себя вести, в очередной раз насилуя мой рот, глотая непроизвольные стоны с губ.
— Точно ведьма, — на секунду отстраняясь, шепчет и снова впивается в меня, сжимая ягодицы. Контроль окончательно покидает мое тело, и я в ответ набрасываюсь на Боно, забираясь под его майку, ощупывая стальной пресс. Мужчина стонет, когда я выпукаю ногти, и прижимет меня к себе, давая ощутить увеличившийся бугор в джинсах.