Не надо, дядя Андрей!
Шрифт:
Но выводило меня то, что эти красножопые павианы у нее в личке так обрадовались сладенькой теме от красотки, что начали слать ей свои писюны размером с корнишончик и пускать слюни, описывая грязные мыслишки.
Пусть она даже не все ответы читала.
Выводило то, что этот биомусор дрочил на мою…
Кого?
Племянницу?
Подопечную?
Неважно! На мою Лизу!
Я старший мужчина для нее, никаких других я не допущу, пока я отвечаю за ее жизнь и здоровье!
Но чем дальше я смотрел, чем она занималась с компом, тем хуже было дело… Вместо десятков открытых
И это были дохрена непростые ролики. Конечно, не то, что можно найти на специальных сайтах, но для обычной порнушки там было жестковато. Униженные рабыни, которых трахают в горло до судорог и тошноты, привязанные к скамьям сучки, которых дерут в зад огромные негры. Удушения, плети, железные зажимы для груди… Двадцать мужиков, заливающих спермой лежащую на столе тоненькую девочку, чем-то похожую на саму Лизу.
Это ей нравится? Вот этому нежному созданию едва восемнадцати лет?
Признаться, раньше, даже в ярости и бешенстве, я все еще помнил, что она — ребенок. Совершеннолетний, по закону имеющий право бухать, трахаться с кем угодно и сниматься в порно, но еще ребенок. С детским мозгами и идиотским стремлением казаться взрослее. Отсюда все ее выходки с бухлом и голой жопой в стрингах. Но кажется я ошибался… Кажется, эта проблядь могла оказаться опытнее меня…
Рекорд просмотров поставил ролик, в котором плачущей блондинке долго вставляли в анус огромную тяжелую анальную пробку. Длился он всего минуту, а времени на нем Лизонька провела не меньше двадцати. Пересматривала, что ли?
Хуже всего то, что я видел — ролик не постановочный. Любительский. И девочка на нем совсем не актриса, ей по-настоящему больно. И моя золотая подопечная надрачивала на это?!
Я не выдержал и херакнул ноутбуком в стену.
И следом телефоном, рассыпавшимся на кучу острых осколков. Кулаки сжимались и разжимались. Хотелось еще что-нибудь расхерачить, но…
Я сделал глубокий вдох.
Это было бы уже лишнее. И так вышел за грань.
Еще глубокий вдох…
ДА ПОШЛО ОНО ВСЕ!!!
С ревом я смел с комода все, что там стояло — и свой ноутбук в том числе. Подобрал что потяжелее и запустил в окно — стекло с жалобным звоном разлетелось на куски. Я срывал с окон жалюзи, рвал в клочья простыни, крушил свою спальню до тех пор, пока не разнес ее целиком!
Пять лет воздержания и работы с гневом — пошли по пизде из-за прыщавой малолетки с зудом между ног! Сука, просто пусть больше не суется, я ее ебну!
Я со всей дури пнул дверь — она отлетела в стену.
На кухне должно было остаться бухло, не все же эта тупая дрянь вылила в себя!
Мне было все равно, чем надираться прямо сейчас. Сойдет вискарь. Чистый. Чистейший. Просто чтобы…
С бутылкой Дэниэлса я вернулся обратно в спальню, рванул нижний ящик комода, не обратив внимания на то, что он был заперт и достал тяжелую черную рамку с портретом.
С ее портретом…
Прости меня, Виталь…
Алину нашел Виталик. Пока я пользовался тем, что красивым девочкам нравятся накачанные мальчики, он
Пухляшу Виталику приходилось брать умом.
Хотя бы девочек, потому что с деньгами мне тоже повезло больше.
Алинка была синеглазой красоткой с ногами от ушей, копной пушистых волос и серебряным голоском. Чем ее взял мой старший братец — ума не приложу. Наверное, она была из тех редких девочек, что любят даже в юности хороших парней, выходят замуж за солдат и планомерно делают из них генералов. Их браки крепки настолько, что эти девочки потом никогда не появляются на брачном рынке и на поле большого секса.
Мне бы она никогда не светила, она умела отшивать так, что потом яйца болели неделю. Но она была хорошей девочкой и не могла совсем уж далеко послать брата своего любимого Виталечки.
Приходилось терпеть мои шутки: на грани, когда он или родители были рядом, за гранью, когда мы оставались наедине. Конечно, Виталик видел, какие рискованные комплименты ее груди и ногам я отвешиваю, несмотря на одергивания родителей.
А вот что я говорю о том, что у нее между ногами, знала только она. И, конечно, не могла пожаловаться. Пыталась, но Виталик ответил, что вот такой у него брат-мудак, грань-то не переходит…
Меня заело. Я уже тогда был не дурак и понимал, что такой как она мне никогда не получить…
Они подали заявление в загс.
Мой брат и Алинка-малинка, прекрасная девочка, которую я хотел до судорог.
Хотел с ней поиграть, может быть, поломать немножко, чтобы бегала за мной и плакала, девочки так сладко это делают. А потом вернуть брату. Пусть женится, тогда я не завидовал бы ему так сильно, а она мило краснела бы на семейных сборищах, когда я напоминал бы, как имел ее всеми способами.
О, сколько этих способов я воображал, сидя на даче за столом напротив этих счастливых голубков!
И прямо на столе в беседке, и в лесу, прижав к дереву, и раком на чердаке среди пыльных старых диванов, и ее губки на моем члене в лодке посреди Оки…
Это было нелегко, но у меня был всего месяц до их свадьбы.
Я справился. Пришлось притвориться, что я стал белым зайчонком, который теперь относится к Алине уважительно, как к жене брата.
Она была наивна и мила и быстро поверила мне, а потом и доверилась. Я просил ее делиться всеми проблемами и обещал помочь и поддержать, а сам исподволь внушал ей мысль, что Виталик тряпка и подкаблучник, что он никогда не добьется успеха, что он верен ей только потому, что другие девушки на него не смотрят.
То ли дело я…
Нет, я не говорил ей прямо, но все хорошие девочки живут с мечтой о том, что однажды исправят плохого мальчика и тот их полюбит. Можно безответно.
Так я себя и вел. Рассказывал Алинке, что благодаря ей и только ей понял, как был неправ, относясь с неуважением к женщинам. Взялся за ум, стал учиться. Перестал таскать факультетских шлюх домой и драть их в своей комнате так, что они визжали на весь дом.
Приходилось драть их по чужим квартирам, но Алинка стоила этого неудобства.