Не оглядывайся, старик (Сказания старого Мохнета)
Шрифт:
Старуха ушла в горы и вернулась, неся полный подол цветов. Выжала из них сок, и ложку за ложкой стала вливать в рот больному.
Так продолжалось три дня. Оставшиеся в живых старики, завидя ее, опускали глаза, как бы разглядывая носки своих чарыков, старухи качали головами: "Баллы предала свой народ!".
Молча снося презрение земляков, старуха каждый день уходила в горы, приносила цветы и лечила больного. На седьмой день шахзаде открыл глаза и попросил есть. На одиннадцатый день войскам сообщили о полном выздоровлении шахского сына.
– Колдунья!
– сказал шах, показывая старухе мешочек с золотом.
– Нет, повелитель. Тайну эту я не открою никому из смертных. Но я даю твоему сыну такое лекарстве, что ему уже никогда больше не придется болеть.
И она подала шаху чашу, наполненную розоватой благоухающей жидкостью.
– Что это?
– шах понюхал жидкость.
– Мускус, амбра? Какой аромат - с ума сойти!
Он отпил из чаши, а остальное протянул сыну.
– В жизни своей не пил такого шербета!
Шахзаде выпил все до последнего глотка и протянул чашу старухе. Та облегченно вздохнула.
Шах бросил ей мешочек с золотом и обернулся к визирю:
– В тот раз злые духи нарушили мое торжество. Теперь я счастлив. Вели солдатам гулять три дня и три ночи.
– Выпущенная, стрела не возвратится обратно, - негромко сказала старуха.
– У каждой минуты свое назначенье.
– Ты спятила?!
– грозно воскликнул шах.
– Что ты мелешь?!
Он вскочил, и в ту же минуту боль пронзила его тело. И шахзаде дрогнул и, словно вырванный с корнем кипарис, повалился на руки стоявшего позади чернокожего раба.
– Яд!...
– вырвался крик из груди властелина.
– Яд!... Шах рухнул на пол. Поднял голову, увидел сына, извивавшегося в муках, и взмолился: Колдунья! Спаси хоть сына!... Ведь ты говорила - мать!...
– Да, падишах, я мать.
– Вздохнув, старуха уронила голову на грудь.
Шах и его сын умерли в страшных муках. Визирь приказал запереть старуху в ее доме, и каждый воин высыпал на крышу ее хибарки мешок земли. К концу дня, когда в облаках на вершине Савалана, поблекнув, исчез последний луч солнца, там, где стояла хибарка, высился огромный холм. Прошли дожди, уплотнили землю. На следующую весну на том холме вырос чертополох с желтыми колючками. Холм стали звать Старухиной Горой.
Горные потоки смыли остатки разрушенного города, ветры развеяли прах, и место, где когда-то стоял город, превратилось в равнину, по весне алеющую от маков. Осталась лишь Старухина Гора. Из-под горы бьет родник, и изжаждавшийся путник припадает к нему иссохшими губами.
... Так вот, весенними и летними вечерами жители Карабулака выходили к Старухиной Горе в сад Моллы Якуба, что разбит был неподалеку над рекой. Молла Якуб был молоканин по имени Яков, сосланный сюда когда-то царем. Здешние жители уважали его, звали по-азербайджански Якубом и уважительно добавляли "молла". Он был один из самых богатых и уважаемых людей в округе, и на каждом сборище, была ли ему причиной печаль или радость, занимал почетное место.
Молла Якуб засадил свой сад диковинными деревьями и, не желая, чтоб люди стороной обходили его, не обнес сад оградой. И гулявшие в саду горожане никогда не трогали ни деревьев, ни плодов, и сторож, по ночам спавший на высоком помосте в углу сада, нужен был лишь для того, чтоб гонять озорников-ребятишек...
И вот как-то весенним вечером Абдулла, широкоплечий и чернобровый, с золотым поясом, в сверкающих
... И начал Абдулла по десять раз в день прохаживаться перед домом пристава Байрам-бека. И каждый раз девушка, обрученная с другим, ласково улыбалась ему, сверкая жемчужными зубами. Он тоже улыбался, и зубы у него тоже были, как жемчуг... Совсем не то чувствовал молодой купец, когда ходил к молоканке Кате. Не то чувствовала Ягут, глядя па своего нареченного, хоть был тот и смел, и красив.
Купец знал, что девушка обручена с парнем, намного богаче его. Когда же увидел его самого, выезжавшего из дома пристава на прекрасном жеребце под новым казацким седлом, совсем пал духом. Но жених пришпорил коня и ускакал, а нареченная его невеста тотчас же вышла на балкон и мило улыбнулась Абдулле.
Наутро молодой купец прекрасным почерком на гладкой шелковистой бумаге написал дочери пристава любовное письмо, закончив его, как положено, строками из Физули.
Передать письмо взялся молодой слуга Ягут, причем Абдулле пришлось дать ему пятерку. А Ягут, схватив письмо, с колотящимся сердцем убежала на задний балкон и стала читать. Богат, статен и ловок был ее нареченный, но никогда не слыхала она от него таких слов. Не говорил он невесте ни о ее красоте, ни о своей любви к ней, ни о "бровях-луках", ни о "ресницах-стрелах". Не обещал повезти в Баку, в Тифлис, в Петербург... А настоящая женщина, как породистая кобылица: чем больше гладишь, тем она ласковее...
Ягут написала молодому купцу ответ и передала через слугу.
Вне себя от восторга, Абдулла немедленно настрочил красавице еще одно послание. На этот раз слуга Бунияд потребовал магарыч.
В другое время Абдулла, может, и не стал бы давать, как-никак, он был купцом и знал цену копейке, но тут не раздумывая дал денег Бунияду.
Купец предлагал Ягут выйти за него замуж. Ягут прислала ответ, в котором горестно сообщала, что это невозможно, потому что она обручена с другим, не сегодня завтра состоится свадьба, и закончила свое письмо печальными строками из "Лейли и Меджнуна": "Услышь мой стон! Если есть в тебе сердце, найди выход!".
Разумеется, молодой купец нашел выход. Он послал девушке длинное и страстное письмо, суть которого сводилась к следующему: "Я тебя украду". Девушка была в восторге. Перед ней открылся, новый волшебный мир, - как в книжке, как в сказке!... И взыграла в ней кровь далеких предков, не Кербалаи Ибихана, нет, кровь гачаков и воинов, бившихся с шахом, и кровь старухи Баллы, отравившей шахского сына, кровь бабки ее Ханум, застрелившей кровного врага, и Ягут так ответила молодому купцу: "С тобой хоть на край света!"